Дом в Мансуровском

А что до девицы – она совсем блеклая, ничем не примечательная. И это не ревность оставленной женщины и не бабское злопыхательство. Девица и вправду была самой обычной: среднего роста, стройная, талия тонкая, а вот грудь незначительная. Да все в ней незначительное, в этой девице. Лицо, правда, миловидное, но тоже обычное: светлые глазки, пушистые русые волосы, вздернутый нос, бледный рот. Такие кажутся слабыми, их хочется защищать, носить на руках, приносить им кофе в постель, надевать на ночь носочки, ведь они, эти нежные, как правило, очень мерзлявы. Молодость – вот ее козырь. Молодость и хрупкость, беззащитность. Клара знала: в таких и влюбляются. В таких, а не в таких, как она: сильных, ярких, красивых, бросающихся в глаза. Незаурядная внешность, блестящие способности к науке и преподаванию. На своей кухне, в своей уютной и красивой квартире она тоже была яркой. И когда каталась на коньках и лыжах, и в море, когда бросалась в самые страшные волны. Высокая, стройная, изящная, с прекрасным вкусом и красивым ухоженным лицом. Не женщина – Мадонна!

Домашние любили повторять байку, как пьяный, с трудом стоявший на четвереньках у входа в метро, увидев Клару, из последних сил постарался выпрямиться, не без труда приложил трясущуюся грязную руку к виску и заорал:

– Мадонна!

Проорал и тут же упал лицом в грязь. Это и вправду было смешно.

Вот только профессор всего этого не видел или не хотел видеть.

Объясниться он так и не удосужился – напротив, стал ее избегать. Завидев ее, старался проскочить мимо, войти в соседний лифт. А перед тем, как зайти в столовую, осторожно заглядывал внутрь – там ли она, бывшая любовница?

Клара перестала ходить в столовую.

Однажды он спросил – так, между прочим: «А что Клара Арнольдовна? Давно ее не встречал». Оказалось, что у бывшей любовницы случилось страшное горе – погиб единственный сын. Профессор его почти не помнил – ну да, сын, ребенок, что там еще? Вспомнил, что мальчик был талантлив и ему предрекали большое будущее пианиста.

Он силился вспомнить подростка – худой, высокий и оттого сутулый, кажется, темные волосы, да, прямые и непослушные, челка на глазах. Профессор по-дурацки пошутил – дескать, не мешает ли челка игре, видит ли он клавиши и ноты. Мальчик обиделся, и профессору пришлось извиняться. Тогда он окончательно понял, что с Клариным сыном у него никогда не наладится. Да и видел он его раза два: в институте, потом еще на улице, где мальчик поджидал мать.

Клара тогда хотела их познакомить и почему-то очень нервничала. Профессор значения этому не придал:

– Кларочка, я пошел?

И, быстро распрощавшись, направился к метро. У поворота обернулся и махнул рукой. Ему показалось, что Клара расстроена, но он сразу забыл об этом и больше не вспоминал.

Что еще он знал о ней? Жили они втроем, Клара, сын и ее престарелая мама, на Смоленской, в большом сером доме у самого метро, в хорошей трехкомнатной квартире, выданной в начале пятидесятых Клариному отцу как большому начальнику. С мужем, отцом того самого мальчика, они давно развелись.

В квартире на Смоленской профессор был один раз, и то коротко, что называется, в дверях – Кларе нужно было переодеться перед театром. Тогда он познакомился с ее матерью – маман, как ее называла Клара. Маман была дворянских кровей, из бывших, а отец из простых – обычный еврейский парень из бедной семьи, родом из Витебска. В квартире он прожил немного, умер после ранений.

Клара, смеясь, рассказывала, что, когда маман музицировала, отец на газете чистил селедку: «Полное несоответствие! А ведь жили и, кажется, любили друг друга».

«Господи, какая беда!» – шептал профессор, направляясь к телефонной будке – звонить из преподавательской не хотелось.

– Клара, милая, – взволнованно начал он, – я не знал! Поверь, я не знал! Иначе бы…

– Что – иначе? – хрипло усмехнулась она. – Знал – не знал… Какая разница, Саша?

Он не знал, что ответить. Что-то замямлил, забормотал, но она резко перебила:

– Все, Саш, все. Пожалуйста! – И повесила трубку.

Растерянный, профессор вышел на улицу. Что делать? Поехать на Смоленку, позвонить в дверь, обнять ее?

Если она откроет. И вряд ли получится обнять. Клара гордая.

Несчастье с сыном случилось шесть лет назад, и все удивлялись, как мужественно эта женщина держалась на людях.

Вскоре после Катиных похорон Клара пришла на кафедру, подошла к его столу.

– Не прогоните, Александр Евгеньевич? – мягко улыбнулась она. – Не помешаю?

Смущенный профессор засуетился, выдвинул стул, предложил чаю. Она села в кресло напротив, положила ногу на ногу.

– Я покурю? – полуспросила она и, не дожидаясь ответа, закурила.

Курить в кабинетах не разрешалось, но возразить он не мог.

Клара курила и внимательно рассматривала профессора.