Дом в Черёмушках

Но сойки то ли не замечали кусков хлеба, набросанных на земле, то ли не желали есть их под корытом.

Гарька скучал, томился.

Леонид Аркадьевич тоже принимал участие в ловле: он поминутно высовывался из окна и шёпотом спрашивал:

— Ну как?

— Никого нет, — с грустью вздыхал разомлевший на солнце Гарька.

Но вот начались загадочные явления: стоило Гарьке на минуту отлучиться, как приманка под корытом исчезала.

Гарька пытался дознаться, в чём причина исчезновения приманки, но ему ничего не удавалось выяснить.

Гарьке наскучило бесплодное сидение с верёвкой в руках, и в один из дней он оставил свой пост и пошёл в дом что-нибудь порисовать, где бы не требовалась зелёная краска.

Вдруг железное корыто зазвенело, свалилось с палочки. Гарька бросил кисточку и вылетел из комнаты:

— Попалась! Попалась!

Леонид Аркадьевич брился.

Немедленно оставил бритву и выбежал вслед за Гарькой. С полдороги вернулся за очками и опять устремился во двор.

Гарька и Леонид Аркадьевич почти одновременно навалились на корыто.

Гарька в нетерпении хотел подсунуть под него руку.

Тсс… Погоди, — остановил Гарьку Леонид Аркадьевич и приложился ухом ко дну корыта.

Но и уха прикладывать не надо было — под корытом кто-то громко, с неудовольствием колотился.

— Наверно, целая ворона поймалась!.. — в восхищении сказал Гарька.

— Тсс… — опять прервал его Леонид Аркадьевич и растянулся животом на траве.

Гарька лёг рядом. Начали осторожно приподнимать корыто, чтобы заглянуть в щель — кто там такой?

Конечно, со стороны картина была довольно-таки странной, потому что молочница, которая появилась в калитке, так и застыла с бидонами в руках: два человека, из которых один пожилой, намыленный и в очках, лежали на земле и заглядывали под обыкновенное железное корыто.

— Здесь! — тихо сказал Гарька и от напряжения громко сглотнул. — Глаза какие, видите? И нос, видите? Нюхает. Это он нас нюхает.

— Вижу, — ответил Леонид Аркадьевич, волнуясь не меньше Гарьки.

На дядьку и племянника из-под корыта, в узкий просвет, глядели чьи-то немигающие круглые глаза, и шевелился, принюхивался маленький нос.

Чем выше приподнимали корыто, тем ниже пригибались глаза и нос.

— Это кот! — первый догадался Гарька.

— Да, — сказал Леонид Аркадьевич и откинул в сторону корыто. — По всей видимости, это кот.

На траве, съёжившись, замер пыльный, облысевший кот с необыкновенно большими ушами и тонким, вытертым хвостом. Внимательно глядел на людей. Удирать не собирался.

Кот настолько был худ и несимпатичен, что не понравился даже Гарьке.

Леонид Аркадьевич и Гарька, разочарованные, пошли домой покупать у молочницы молоко. Кот побрёл за ними: очевидно, он прекрасно понимал, что такое молочница.

В кухне Леонид Аркадьевич налил коту большую тарелку молока.

Кот расстелил свой длинный хвост и принялся за молоко.

Вылакав его, отошёл от тарелки и, забравшись под стол, завалился спать. Живот настолько вздулся, что не было видно даже головы.

— Экая бесцеремонность! — сказал Леонид Аркадьевич, разглядывая через очки кота.

— Пусть останется пожить, — предложил Гарька. — Мышей распугает.

— Хорошо, — ответил Леонид Аркадьевич, снимая очки и готовясь продолжать бритьё. — Пусть останется.

К вечеру кот вышел из-под стола, дерзко, во весь рот зевнул, потянулся на своих высоких, худых ногах («сделал верблюда») и отправился осматривать дом.

Он обнюхивал мебель, пристально и долго смотрел в поддувало печки, наставив туда усы и брови, дважды прикоснулся носом к метёлке, а когда добрался до комнаты Леонида Аркадьевича, то заглянул в чемодан.

Чемодан стоял на полу, крышка была открыта.

Кот случайно толкнул её, крышка захлопнулась и захватила голову. Кот заорал, пытаясь освободиться.

На шум прибежали Гарька и Леонид Аркадьевич и вызволили его.

Он весь растопорщился, шипел, ругался и долго брезгливо тряс лапами.

Вообще кот оказался очень крикливым и обидчивым.

За большие уши Леонид Аркадьевич и Гарька окрестили его Ушастиком.

4

Леонида Аркадьевича всё больше увлекала вольная, ни от кого не зависимая жизнь в Черёмушках.

Галстук, резинки для рукавов и даже косточки от воротничков лежали в чемодане нетронутыми: Леонид Аркадьевич разгуливал в рубашке с расстёгнутым воротом, с подвёрнутыми рукавами.

Восточные книги и словари были оставлены в покое.

Леонид Аркадьевич с любопытством постигал премудрости варки лапши или капустника, приготовления салата из помидоров и огурцов, ухода за керосинкой.

Приятно было плотничать, малярничать, пилить дрова.

Общение с Гарькой пробудило в Леониде Аркадьевиче лучшее, что было когда-то у самого в детстве.

И он теперь часто подумывал о том, что каждый человек до глубокой старости должен сохранять в душе частицу детства, частицу той поэзии и счастья, которое в детстве бывает во всём: в круто посоленном куске житного хлеба, в игре в лапту или чижика, в разгуливании босиком по росистой утренней траве, в кислых, ещё зеленоватых яблоках, в подслушивании в лесу птичьих разговоров…

Леонид Аркадьевич принёс от Якова Даниловича косу и объявил Гарьке:

— Ну-с, молодой человек, идём на косовицу.

— Куда это?

— Траву косить.

— А для чего?

— Набьём матрацы.