Дом Утраченных Грез

– Весь остров, – тихо, словно самой себе, сказала Никки, – дрожит беспрестанно.

Она отошла к сумке с продуктами, достала нож и огурец, отрезала два кружка и легла на полотенце. Майк вошел в воду и помог Ким пристать к берегу. Когда они вернулись, Никки, казалось, уснула с кружками огурца на веках.

– Ну, как вы тут ладили?

– Прекрасно, – пробормотала Никки. – Я предложила Майку свое тело, пока тебя не было, но он очень вежливо отказался.

– Ты ничего не потеряла, – улыбнулась Ким.

Майк взял у нее спички и зажег костер. Забрался на скалу нарвать душицы, чтобы приправить мясо. Никки продолжала лежать с огурцами на глазах, дожидаясь, когда мясо будет готово. Потом они утолили голод шашлыком, салатом, свежим хлебом, оливками и красным вином. Пища была вкусна, как, верно, она была вкусна в первый день Творения, если Создатель был еще и виноделом.

После еды всех разморило. Марево размывало далекий берег. Белый Дом Утраченных Грез походил на мираж. Они едва не засыпали.

– Научи Никки пользоваться дыхательной трубкой, – лениво сказала Ким.

– Я умею плавать с трубкой, – откликнулась Никки.

– Все равно, покажи ей, Майк.

Майк повел Никки к морю показывать зеленый студнеподобный мир морских ежей и актинидий, морских коньков и морских ангелов. То и дело они касались рук друг друга, чтобы обратить внимание на то или иное подводное чудо. Счастливая Ким смотрела на них с берега.

Она радовалась, что муж и давняя подруга мирно плавают вместе.

20

Майк пытался объяснить Никки, как он понимает миф об Орфее.

– Орфей сходит в царство мертвых. Покоряет своим пением владык смерти, они разрешают ему вернуться на землю с Эвридикой. Но при условии, что он не обернется и не взглянет на нее. Он уже почти вышел, но в последний момент нарушает запрет и оборачивается. Слишком поздно: она обращена в соляной столп.

– И?

– Все ясно, не так ли? Он ищет свое потерянное «я». Сознание погружается в бессознательное в поисках лучшей половины его «я».

– Его женской половины.

– Если хочешь. А в последний момент, когда они уже готовы выйти на дневной свет, его охватывает паника и он теряет то, что стремился найти.

– Это солнце и луна, – сказала Ким. – Он – солнце, она – луна.

– Что? – в один голос спросили Майк и Никки.

Они втроем осторожно шагали по развороченным булыжным улочкам брошенной деревушки в горах за Лиманаки. Быстрота, с какой Природа отвоевывала свое, страшила. Кати сказала им, что жителей эвакуировали отсюда всего двадцать лет назад, но у домов уже провалились крыши, а стены обрушились или раскололись под натиском ползучих растений и ветвей смоковниц. Между камней мостовой пробивалась трава, обломки стен были покрыты бархатистыми подушечками мха.

Казалось, Природа прижала крохотную деревушку к груди и лианами отрывала от нее камень за камнем, просовывала корни в трещины, чтобы подкопать стены, осторожно пропихивая в чрево земли лучшие плоды цивилизации. Результаты не ужасали; изобилие полевых цветов, зеленый мягкий ковер мха и охряные груды камня придавали возвращению природы характер любовного жеста, скорей возрождения, нежели разрушения. Деревушка стояла на линии разлома, и, как полагали, ее жителям особенно угрожало землетрясение; их переселили в новую деревню, расположенную в прямой видимости отсюда, в долине, и построенную по современному безлико-геометрическому плану.

Разрушенная деревушка казалась памятником эфемерной гордыне, явившей здесь себя на ничтожное мгновение. Оскорбительны были не дома, теперь лежащие в руинах, но сама идея, что их вообще можно было строить тут. Сейчас разрушившиеся дома, в которых еще можно было увидеть рассыпающуюся мебель и догнивающую одежду бывших хозяев, красноречиво свидетельствовали о ненадежности этой мимолетной жизни. В одном доме – раскрытый чемодан, брошенный в угол комнаты; в другом – остатки пластмассовой посуды и разбитый таз. В пекарне виднелись печи, чьи кирпичные бока еще были припудрены мукой.

Ким брела впереди, защитившись от солнца соломенной шляпой и темными очками. Никки и Майк шли позади; всю дорогу Никки продолжала доказывать свое:

– Но почему Орфей должен был обернуться? Почему? Безмозглый сукин сын спустился в царство мертвых, чтобы вернуть жену, правильно?

– Правильно.

– И его предупредили, чтобы он ни в коем случае не оглядывался, иначе потеряет Эвридику, правильно?

– Правильно, – раздраженно ответил Майк.

– Он уже почти вышел, и что же он делает? Берет и оглядывается. Следовательно, он наверняка хотел оглянуться!

– Это метафора, Никки! Ее смысл таков: прошлое нельзя вернуть. Что умерло, то умерло, что потеряно, то потеряно. Эвридика обращена в соляной столп, что должно означать соленые слезы плача и скорби по прошлому. Если хочешь, можешь воспринимать этот миф как историю любви!

– Извини. Твое объяснение никуда не годится. По мне, так он просто бросил ее.

Майк расхохотался:

– Что значит «бросил ее»? Объясни.

– Он хотел, чтобы его избавили от нее.

– Как ты можешь говорить такое? Это разбило ему сердце.