За ужином ему пришлось поэтому довольствоваться компанией одного только унылого Истомина, у которого всегда как будто болели зубы. Преферанс также не состоялся, из-за отсутствия третьего партнера — старый учитель куда-то ускользнул на ночь глядя. Словом, у Веретенникова набралось достаточно оснований, чтобы обидеться, тем более что поход его к начальству закончился вполне успешно и в кармане у него лежали теперь все необходимые резолюции. Ему посчастливилось даже раздобыть тут на месте вторую машину — трехтонку, с водителем, на которой он и вернулся и которая стояла сейчас рядом с машиной Кулика во дворе, а ее водитель ночевал в кабине. Это означало, что сверх всего запланированного ранее он привезет в дивизию еще и центросоюзовский сушеный картофель, и компот, и мед — целое сокровище! А вот в заслуженной награде, за инициативу, за незаурядный успех, ему было несправедливо отказано, как нередко случалось в мире. И его подчиненный — водитель Иван Кулик, завязавший знакомство с некоей Настей, «техничкой», проводил время, наверно, веселее, чем он. Вообще в самом воздухе этого Дома веяло соблазнительным женским присутствием, влюбленностью, женской заботой. И только его, Веретенникова, наиболее, может быть, достойного, женское внимание не коснулось.
— Завтра подъем в шесть ноль-ноль, — приказал он Истомину. — Ни минутой позже. («Вот вам всем! — подумал Веретенников. — Люди воюют, а вы чем занимаетесь?..»
Но затем он смягчился. И, ложась, сунув под подушку сумку с документами и пистолет, он словно бы простил своим новым знакомым, а заодно и всему человечеству, их слабости.
— Подъем в семь, готовность к восьми ноль-ноль, — перерешил он. — А кровати здесь хорошие, пружинные… Спокойной ночи, Виктор Константинович!
На рассвете невдалеке от Дома учителя на шоссе ударила автоматная очередь, загремели выстрелы, и разбуженные галки полетели над садами. Стрельба тут же стала удаляться в сторону леса, Красносельской дачи — так назывался старый сосновый бор, тянувшийся к востоку от города. И обитатели Дома учителя не дознались тогда, что это было, кто стрелял. Мария Александровна рассказала, что, проснувшись раньше других, она слышала перед стрельбой громкие голоса на шоссе, крики, а потом кто-то пробежал совсем близко, за садовым забором, продираясь сквозь трещавшие кусты. И действительно, слежавшаяся там палая листва была разворошена чьими-то ногами, а в глухой черемуховой чаще свисали кое-где сломанные ветки… Но лишь позднее, в райвоенкомате, куда Веретенников заехал, чтобы отметиться перед отбытием, он получил достоверную информацию об этой перестрелке.
Районный военком ввел проезжего техника-интенданта в обстановку: выяснилось, что в окрестностях города, пребывавшего до нынешнего утра в покое, появились немцы-диверсанты, — возможно, в одну из последних ночей здесь был сброшен парашютный десант, — и одеты немцы были в красноармейскую форму — прием у них не новый. На шоссе их вышло на рассвете шестеро, — возможно, то была лишь разведка, — наш патруль на въезде в город остановил их, спросил документы, и после недолгих препирательств — у немцев оказался кто-то, отлично говоривший по-русски — они внезапно обнажили ножи. Один наш боец был убит наповал, другой ранен, и диверсантам удалось уйти и увести с собой своего раненого. Сейчас на поиски их и уничтожение отправился поднятый по тревоге местный истребительный отряд, составленный из добровольцев и милиционеров.
— Надеюсь, нет необходимости инструктировать вас, товарищ техник-интендант второго ранга! — сказал военком. — Будьте в дороге внимательны, особенно на лесистых участках. Не сажайте в машины неизвестных вам людей.
У этого очень уж немолодого командира были медленные, тихие движения, шелестящий голос. И держался военком с той официальной сухостью, с той чопорностью, за которой скрывается иной раз боязнь обнаружить свою стариковскую немощь. Выбритый до красного раздражения на дряблых щеках, с жестким седоватым ежиком над бледным лбом, он выглядел на все полных шестьдесят лет, а то и на шестьдесят пять. Это был, несомненно, ветеран гражданской войны, дослужившийся в свое время до сравнительно высокого звания: на воротнике его опрятного, но заметно уже поношенного диагоналевого кителя алели ромбики комбрига… А вот аттестации на генерала он, видно, не прошел — подвели годы.
— Так точно, товарищ комбриг, — с лихостью выкрикнул Веретенников. — Будем держать оружие в готовности!
Маленький техник-интендант испытывал душевный подъем в присутствии любого начальства.
— Весьма обнадежен, — коротко сказал военком.
Пристукнув печать под своей подписью и датой на бумажке, поданной Веретенниковым, он, однако, не сразу его отпустил.
— Прошу садиться! — предложил он и длинным пальцем указал на стул. — Вы недавно из дивизии? Как у вас обстановка? Противник проявляет активность?.. Прошу — в общих чертах.