Думала, как всегда бывало в такие минуты: «Почему Илья мне это не сказал?»
У Анны Аркадьевны не много имелось завирально-ошибочных теорий, а у Егора Петровича был исчерпаем запас интереса к чужим мнениям. Их перепалки теряли веселую игривость, вползало раздражение, сильно отдающее семейной кухней. Ведь немолодые муж и жена часто раздражают друг друга, но быстро отходят, деться некуда, и очередной приступ тысяча двадцать шестой по счету. Ухажер-поклонник-разговорник – иное дело. Зачем он вообще нужен, если провоцирует то, чего дома хватает?
Егор Петрович очередной раз назвал Анну Аркадьевну умной женщиной.
Она вспылила:
– У меня так плохо с внешностью?
– Почему? – растерялся Егор Петрович.
– Вы так часто повторяете про мой ум, что приходится думать о своем женском уродстве.
– Если я буду говорить, что вы обаятельная и привлекательная, вы меня жесточайше обсмеете. И больше не придете на комплексный обед.
Анна Аркадьевна улыбнулась. Ей не хотелось говорить вслух. Надеялась, что он поймет ее
Лёня, когда был маленькими, подвергался наказаниям, стоял в углу, театрально, на разные интонации (убитый горем сиротка, мужественный рыцарь, стойкий герой Войны с фашистами) произносил: «Мама! Ты не понимаешь мою мысленную мысль!»
– «Вы так часто повторяете…» – процитировал Анну Аркадьевну Егор Петрович, – это ведь не про меня лично? – ткнул он себя в грудь. – Это и про других всяких? – потыкал большими пальцами себе за спину.
Анна Аркадьевна покивала, потом помотала головой. Не сообразила с ходу, как выразить согласие.
– С какой стати я должен отдуваться за незнамо кого? – возмутился Егор Петрович.
Анна Аркадьевна рассмеялась. Егор Петрович увидел ее смущение и легко вычислил его природу – неуместное кокетство, за которое она себя ругает.
Мир восстановился, но ненадолго.
Заговорили о положении на Украине и фальсификации истории.
– Для уродования истории правящей верхушке надо начинать со школы, с детей, – сказала Анна Аркадьевна. – Как это и было сделано на Украине. Изменили учебные программы, написали новые учебники. И выросло поколение, убежденное, что Украина вела многочисленные войны с Россией. Поколение скакунов
– Что ж вы, педагоги, не били в набат? – ехидно спросил Егор Петрович, промокнув рот салфеткой.
– Мы? В набат? – возмутилась Анна Аркадьевна. – Вы за кого принимаете учителей? За революционеров? Никакому правительству не нужны педагоги-бунтари. А нужны те, кто будет следовать государственно-утвержденной программе. Побузить – это в свободное время. Его учителя практически лишены, они все на полутора ставках, чтобы хоть как-то прокормиться, свести концы с концами. Кроме того, педагог, который учит тому, во что не верит, халтурщик и аморальный тип. Однако возникает законный вопрос. Куда смотрело наше правительство, спецслужбы, дипломаты и общественные трибуны-говоруны на зарплате – громадная армия, которую содержит российский народ? Почему не били в колокол или хоть колокольчиками не позвякивали? Как допустили, чтобы два братских народа превратились во врагов? Это ваше, – потыкала она пальцем в Егора Петровича, – служебное преступление! Вам за это не пенсии громадные назначать, а на Колыму отправлять, вечную мерзлоту осваивать.
– Когда вы сердитесь, – с жуирской улыбкой проговорил Зайцев, – вы становитесь еще обаятельнее.
– Ой, не надо! – сморщилась Анна Аркадьевна. – Опять двадцать пять. Мы это уже проходили. Вы еще про мои волосы скажите.
– При чем тут ваши волосы?
– Чехов, пьеса «Дядя Ваня». Когда женщине говорят, что у нее красивые волосы, она наверняка некрасива.
– Вы опять меня загнали в угол, – примирительно поднял руки Егор Петрович.
И заговорил о том, как обрабатываются сейчас белорусы, как им внушается историческое единство не с Россией, а с Великим княжеством литовским. Мол, они – Европа, а не посконная Русь. В литовском княжестве белорусских крестьян за людей не считали.
И снова стараниями Егора Петровича удалось погасить конфликт.
Они ужинали в ресторане средиземноморской кухни. Анна Аркадьевна заказала фаршированные баклажаны. Она любила баклажаны в любом виде, кроме сырых. Егор Петрович предпочитал блюда с макаронами. Не иначе, как последствие голодных детства и юности.
От белорусов перешли к неравенству людей вообще, точнее – их неодинаковости с точки зрения духовной организации, интеллектуальных запросов и устремлений.