Дом у озера Мистик

Энни легла в постель и накрылась одеялом, но, когда поняла, что лежит на «своей» половине кровати, у нее возникло такое чувство, будто ей дали пощечину. Вино подступило к горлу, во рту появился кислый вкус, и она почувствовала, что ее сейчас вырвет. Энни медленно легла на спину и уставилась в потолок, смаргивая слезы. Она дышала прерывисто, и ей казалось, что с каждым вздохом она становится все меньше и меньше.

И что ей теперь делать? Она привыкла думать о себе «мы», и сейчас даже не знала, есть ли внутри нее по-прежнему некое «я». Рядом с кроватью на тумбочке монотонно тикали часы. А она рыдала.

Зазвонил телефон.

Энни с бешено бьющимся сердцем сняла трубку после первого гудка. Это он. Он звонит сказать, что все это было ошибкой, что он просит прощения, что он всегда ее любил. Но, сняв трубку, она услышала веселый голос Натали:

— Мама, привет, я долетела.

Стоило Энни услышать голос дочери, как ее сердечная боль тут же вернулась. Она села в кровати и провела рукой по спутанным волосам.

— Привет, дорогая. Не могу поверить, что ты уже там. — Голос Энни звучал неестественно. Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки: — Как прошел полет?

Натали разразилась монологом на добрых пятнадцать минут. Энни слушала про полет, про аэропорт, про странности лондонской подземки, про то, как все дома в Лондоне соединены один с другим, «знаешь, как в Сан-Франциско, мам…»

— Мама?

Энни вдруг поняла, что все время молчала. Она слушала Натали, правда слушала, но какой-то мелкий, незначительный поворот в разговоре навел ее на мысли о Блейке, о машине, которой нет в гараже, и о его теле, которого нет рядом с ней в кровати.

«Боже, неужели так теперь и будет?»

— Мама?

Энни крепко зажмурилась в слабой попытке уйти от реальности. В голове у нее стоял шум, похожий на радиопомехи.

— Натали, я здесь. Извини. Ты рассказывала про семью, в которой живешь.

— Мама, с тобой все в порядке?

По щекам Энни текли слезы, она их не вытирала.

— Я в порядке, а ты как?

Возникла пауза, и в трубке стало слышно слабое потрескивание.

— Я по вас скучаю.

Энни уловила в голосе дочери грусть, и ей потребовалась вся ее выдержка, чтобы не прошептать в трубку: «Нана, возвращайся домой, мы будем грустить вместе».

— Нана, поверь мне, скоро ты заведешь друзей. Оглянуться не успеешь, как у тебя начнется такая интересная жизнь, что ты не будешь сидеть у телефона и ждать звонка своей мамы. Пятнадцатое июня наступит слишком быстро.

— Эй, мам, что-то у тебя какой-то дрожащий голос. С тобой без меня точно все будет в порядке?

Энни рассмеялась, смех получился вымученным.

— Конечно, даже не думай обо мне беспокоиться.

— Ладно. — Слово прозвучало так тихо, что Энни с трудом его расслышала. — Пока я не расплакалась, лучше мне поговорить с папой.

Энни вздрогнула:

— Папы сейчас нет дома.

— Жаль!

— Но он тебя любит, он велел тебе это передать.

— Да, конечно, любит. Так ты позвонишь в понедельник?

— Непременно.

— Я люблю тебя.

К горлу Энни слова подступили слезы, ей стало трудно говорить. Она чувствовала сильнейшее желание предостеречь Натали от жестокости этого мира, сказать ей, чтобы она была осторожна, потому что бывает так, что дождливым весенним днем жизнь рушится без предупреждения. Но она сказала только:

— Будь осторожна, Натали. Я тебя люблю.

— Люблю тебя.

Натали повесила трубку.

Энни поставила трубку на базу, встала с кровати и на ватных ногах поплелась в ванную. Свет включился, как в каком-то фильме Оливера Стоуна. Энни в ужасе посмотрела на свое отражение в зеркале. Она была все в той же одежде, в которой ездила в аэропорт, но брюки и блузка помялись. Волосы спутались. Она в сердцах стукнула кулаком по выключателю, в благословенной темноте разделась до трусов и бюстгальтера и оставила смятую одежду лежать горкой на полу. Потом, чувствуя себя старой и разбитой, вернулась в спальню и забралась в постель.

Простыни пахли Блейком. Только это был не его запах. Блейк — ее Блейк — всегда пользовался одеколоном «Поло». Она дарила ему флакон на каждое Рождество, в «Нордстроме» он продавался уже завернутым в зеленую подарочную бумагу. Она дарила его каждый год, и он пользовался им каждый день… до того как Кельвин Кляйн и Сюзанна Джеймс все изменили.

На следующее утро ни свет ни заря в дверь забарабанила лучшая подруга Энни, вопя:

— Эй, ты там, открывай, черт побери, а то я вызову пожарных!

Энни набросила черный шелковый халат Блейка и побрела к двери. После выпитого вчера вина она чувствовала себя мерзко, и даже для того, чтобы просто открыть дверь, ей потребовалось большое усилие. Под ее босыми ступнями каменная плитка пола показалась ледяной.

В дверях стояла Терри Спенсер в линялом джинсовом комбинезоне. На густую шапку ее вьющихся черных волос был накинут ярко-красный шарф. В ушах дерзко покачивались большие золотые серьги-кольца. Выглядела она точь-в-точь как цыганка, которую она играла в дневном телевизионном сериале. Терри скрестила руки на груди, перенесла вес на одно бедро и окинула Энни внимательным взглядом:

— Хреново выглядишь.