Дом у озера

Берти не заметил, что его перебили, и продолжал вспоминать свои разговоры с Элеонор Эдевейн о Лоэннете.

– Волшебное место, по ее словам: море, контрабандисты, туннели, феи. Она сказала, что там даже был маленький потайной сад – изумительное, безмятежное местечко с прудом, где плавали золотые рыбки.

– Помню, – сказала Элис. – Его построил Бен Мунро.

– Бен Мунро?

– Да, один из садовников в Лоэннете.

– Ну и ну… – Берти склонил голову набок. – А вот это странно. Так звали моего любимого дядю, он погиб во Второй мировой войне.

Элис нахмурилась, а Питер спросил:

– Ваш дядя работал в Лоэннете?

– Не знаю. Может, и работал. Он был на все руки мастер, и ему не сиделось на одном месте.

Все переглянулись, Элис нахмурилась еще сильнее.

– Должно быть, это другой Бенджамин Мунро. Бен, которого мы знали в Лоэннете, не мог быть ничьим дядей – он был единственным ребенком в семье.

– Так и мой дядя тоже. Собственно, он не был мне биологической родней, просто очень хороший друг моей мамы. Они выросли вместе и всю жизнь дружили. У обоих родители были археологами и много путешествовали. Бен и мама встретились, когда их семьи жили в Японии.

Все замолчали. Воздух вокруг, казалось, дрожал от напряжения. Тишину прорезал громкий хлопок, и по небу рассыпались искры первого в Иванову ночь фейерверка.

– Берти, где вы родились? – слабым голосом спросила Элис.

– Дедушку усыновили, когда он был совсем маленьким, – вспомнила Сэди.

Дед рассказывал о своей матери и о том, что она не могла забеременеть. О том, как она радовалась, когда наконец появился Берти, и очень его любила, а он любил ее. Это было в то время, когда Сэди переехала к нему и Рут, и его рассказы немного облегчили боль, когда Сэди приняла решение отказаться от ребенка. Потом те разговоры стерлись из памяти, слишком много всего тогда навалилось, а Берти так часто говорил о своих родителях с теплотой и любовью, что Сэди совсем забыла, что они ему не родные.

Берти все рассказывал о своей матери, Фло, о дяде Бене и даже не заметил, что Элис тихо встала и идет вокруг стола к нему. Она обхватила его лицо трясущимися ладонями, не говоря ни слова, впилась в него взглядом, изучая каждую черточку… и осела. Питер едва успел ее подхватить.

– Дедушка, – благоговейно произнесла Сэди.

– Берти, – сказал Питер.

– Тео, – всхлипнула Элис.

* * *

Они еще сидели во внутреннем дворике коттеджа «Морской вид», когда звезды начали меркнуть и над горизонтом протянулась светлая лента – обещание нового дня.

– Он часто мне писал. – Берти открыл деревянную коробку, которую принес с чердака, и достал стопку писем. Самые первые были датированы тысяча девятьсот тридцать четвертым годом. – До того, как я научился читать, мне их читали папа с мамой. Иногда он присылал маленькие подарки или животных-оригами, которые складывал для меня. Где бы он ни работал, и даже когда ушел на войну, он всегда мне писал. Я его очень любил. Чувствовал, что мы близки. Голос крови, наверное.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – вновь сказала Элис. Она повторяла эти слова как мантру. – Я почувствовала эту связь сегодня утром, когда мы встретились. Близость. Как будто я тебя узнала.

Берти улыбнулся ей и кивнул, его взгляд снова затуманился.

– Дед, а что еще в коробке? – мягко спросила Сэди, почувствовав, что его надо отвлечь.

– Всякая всячина. Реликвии детства.

Он вытащил замусоленного игрушечного щенка, старую книжку и маленький детский комбинезончик. Сэди ахнула, заметив, что на нем нет одной пуговицы. Сунула руку в карман джинсов и достала пуговицу с пухлощеким купидоном, которую нашла в Лоэннете. Подошло идеально.

– Мать с отцом рассказывали о ваших биологических родителях? – спросил Питер.

Берти улыбнулся.

– Они рассказывали мне историю о тигре и жемчужине. В детстве мне ужасно нравилось верить, что меня привезли из Африки в облике заколдованной драгоценности, что я родился в лесу, где меня нянчили феи, а потом оставили на пороге дома моих родителей. – Он вытащил из коробки цепочку с подвеской из тигрового клыка и провел пальцем по потускневшей кости. – Дядя Бен подарил мне это ожерелье, и я считал, что оно подтверждает историю. Когда я подрос, то перестал спрашивать о родителях. Конечно, мне хотелось узнать, кто они, но папа с мамой меня очень любили – лучшей семьи и пожелать было нельзя! – и я смирился… А теперь ты, – сказал он, кивая на металлическую коробку, которая, все еще покрытая грязью, стояла на столе перед Элис. – Я свою показал.

Элис вытащила из сумочки ключ, отперла филигранную шкатулку, подняла крышку, и все увидели две одинаковые стопки бумаги. Надпись на верхнем листе гласила: «Спи, моя лапочка», автор: Элис Эдевейн.

– Рукописи, – произнес Берти.

– Да, – кивнула Элис. – Единственные когда-либо существовавшие экземпляры моей первой законченной книги.

– А почему они в коробке?

– Писатель никогда не уничтожает свою работу, – ответила Элис.

– Да, но что они делали в земле?

– О, это долгая история.

– Может, когда-нибудь мне расскажешь?

– Возможно.