Дом у кладбища

Заключив эту исполненную благородства сентенцию, мистер Мэхони согнулся в поклоне и пожал сначала холодную жесткую руку Наттера, а затем пухленькую белую лапку Паддока.

Не следует думать, что мистер Пат Мэхони из Макэфаббла был трусоват, напротив, на своем веку ему довелось стать участником нескольких, и весьма громких, дуэлей, где он выказал себя свирепым и хладнокровным бойцом, — нет, он просто играл свою роль до конца, пока не пришла пора поставить точку. Есть любители толковать о дуэлях забавы ради, выказывать к ним пристрастие, доходящее до восторга, — не верьте ни единому слову. Дуэлей не любит никто, просто некоторые ненавидят их не так сильно, как все прочие, — таких людей и именуют героями.

— Ух, мочи нет. Кто-нибудь, заберите меня отсюда, — взмолился О'Флаэрти, вытирая испарину с багрового лица. — Еще минут десять, и мне конец.

— De profundis conclamavi [18] ^{68}, — забормотал отец Роуч, — обопритесь на меня, сэр.

— И на меня, — добавил маленький Тул.

— Дорогой друг, во имя спасения своей души, прежде чем удалиться, скажите только, что вы прощаете мистера Наттера, — попросил священник вполне искренне.

— Все, что угодно, отец Роуч, — отозвался страдалец, — только оставьте меня в покое.

— Так, значит, вы его прощаете?

— О, мука мученическая! Да прощаю же, прощаю. Но толькона смертном одре, потому что если я не умру…

— Тише, тише, сын мой, — елейным голоском произнес отец Роуч и похлопал фейерверкера по руке. Именно с этой фразой обращался достойный пастырь к своему скакуну, по кличке Брайан О'Линн, когда тот, объевшись овса, становился чересчур игрив, — все пустяки… только потише, поспокойнее, сын мой… вот так, тихо… тихо.

Оба сопровождающих в обществе секунданта подвели занемогшего великана к карете и погрузили на сиденье; вслед за тем все трое также сели в карету, в их числе священнослужитель, побуждаемый любопытством: он желал быть с О'Флаэрти в его последние мгновения. Кучер, оказавшийся навеселе, погнал лошадей к Чейплизоду бешеным галопом, сначала по лужайке, а затем вниз по склону холма. Перепуганный Тул напрасно дергал за шнурок, пока не оборвал его, — карета не опрокинулась благодаря одному лишь везенью. Но вот пассажиры достигли наконец жилища О'Флаэрти — отнюдь не в радужном расположении духа, но, во всяком случае, целые и невредимые.

Дорогой больной перенес новый приступ, поэтому друзья, томимые страхом и любопытством, бережно помогли ему выбраться из кареты. На пороге дома О'Флаэрти вначале испустил стон, затем громогласное проклятие в адрес Джуди Кэррол и, наконец, страшным воплем «Кокан Модейт» призвал Жерома. Под приглушенные увещевания святого отца, Тула и Паддока О'Флаэрти добрался до верхней площадки лестницы и воспользовался ею как трибуной, чтобы, перегнувшись через перила, во всеуслышание оповестить всех домашних о своем тяжком недуге и неминуемом близком конце.

Глава XVII ЛЕЙТЕНАНТ ПАДДОК ПОЛУЧАЕТ ПРИГЛАШЕНИЕ, А ТАКЖЕ НАГОНЯЙ

Два пожилых джентльмена, устроившиеся у амбразур в башне армейского склада, нацелили бинокли и с грехом пополам сквозь толпу зрителей наблюдали за тем, что происходило на поле боя.

— Клянусь Юпитером, сэр, он пронзил его насквозь! — сказал полковник Блай, когда О'Флаэрти упал.

— Так и есть, клянусь святым Георгием! — отозвался генерал Чэттесуорт. — Но только кого?

—  Длинного, — пояснил Блай.

— О'Флаэрти?.. Нет, видит Бог… хотя да; шустрый малый этот Чарлз Наттер, клянусь Юпитером. — Генерал вытянул шею.

— Управился в мгновение ока!

— Вот чертяка!

Оба достойных джентльмена застыли с биноклями в руках, их лица напряглись, а кривившие губы усмешки говорили о том, что удаль молодого поколения вызывает у старых вояк воспоминания о собственных былых проделках.

— Куда уж вашему новому фейерверкеру до хладнокровного, опытного бойца, — ехидно заметил Блай.

— Да будет вам, сэр, этот О'Флаэрти и трех недель у нас не пробыл, — ревниво вступился за честь полка генерал. — Среди наших фейерверкеров есть такие мастаки, против которых Наттер и десяти секунд не продержится!

— Похоже, несут… несут… — Долгая пауза. — Тело? Нет, клянусь святым Георгием, он сам идет, хотя и ранен.

— Слава тебе Господи, что этим обошлось, — искренне обрадовался генерал.

— Сажают в карету… Ну и длиннющие же у него ноги…

— Дела… такого рода, сэр… весьма… весьма прискорбны, — с расстановкой произнес генерал, фокусируя бинокль.