Дом у кладбища

Ночное ложе надзирателя помещалось прямо за запертой дверью камеры. Он навещал узника через определенные промежутки времени. В первый раз ничего необычного не наблюдалось. Это было спустя полчаса после того, как узник остался один. Мистер Дейнджерфилд (он предпочитал называться именно так) мирно дремал у себя в постели; он только приоткрыл глаза и слегка кивнул, словно желая сказать: «Я здесь», и вновь молча смежил веки.

Спустя три часа надзиратель вошел в камеру с зажженной свечой – и тотчас же отпрянул назад.

– В комнате было неладно, – рассказывал он. – Меня чуть с ног не сшибло, и я поскорей отскочил. Попробовал двинуться на шаг-другой – совсем невмоготу стало; свеча погасла, словно там дьявол сторожил. Я отшатнулся, окликнул узника, но тот не ответил. Тогда я выбежал, запер дверь, позвал Майкла, мы стали кричать вместе, но все без толку. Распахнули дверь настежь, я ринулся внутрь и выбил стекло, чтобы впустить свежего воздуха. Войти в камеру сразу было никак нельзя – пришлось дожидаться, а когда вошли, он лежал на кровати, будто спал, в ночном колпаке, подложив руку под щеку, глядя вниз, на каменные плиты, и хитро улыбался, словно ловко кого-то провел. Он был мертв – тело уже успело остыть.

Последовало дознание. Мистер Дейнджерфилд «выглядел очень успокоенным», говорится в старом документе, в постели он «казался спящим», «ладонь его была приложена к щеке, пальцы – к виску», лицо «слегка опущено, как будто он разглядывал что-то на полу», с «иронической усмешкой»; по моим предположениям, неизгладимый сарказм так и оставался на этой желтой маске.

Некоторые приписывали смерть сердечной болезни, другие усматривали причину ее во вредных испарениях из-под пола. Дейнджерфилд был мертв – вот все, что жюри присяжных могло сказать наверняка; в его смерти они увидели Промысел Божий. Надзиратель, полный суеверий, был страшно встревожен прощальными словами мистера Дейнджерфилда. Он обратился за советом к священникам и спустя несколько месяцев, проникшись глубокой серьезностью, стал чуть ли не аскетом. Я же думаю, что напутствие Дейнджерфилда было продиктовано той зловещей шутливостью, в которой его острый ум блистал подобно кладбищенским метеорам, когда ужасы и преступления занимали его больше всего.

Племянница тюремщика, по ее словам, хорошо помнила дядюшку; уже глубоким стариком, за три года до мятежа, тот поведал, что мистер Дейнджерфилд покончил с собой при помощи углей, тлевших в металлической грелке, которую он, жалуясь на озноб, у него выпросил. Дейнджерфилд заполучил грелку с целью лишить себя жизни, и грелка эта была забыта в камере на ночь. Он поместил ее под кроватью, дождался первого визита надсмотрщика, а потом заткнул своим плащом дымоход небольшого камина – единственное вентиляционное отверстие, через которое в камеру поступал воздух. Так он погиб от удушья. И только следующей зимой, растапливая камин, надзиратель обнаружил, что дымоход закупорен. Еще ранее у него зародились кое-какие догадки насчет грелки, но теперь все сомнения развеялись. Разумеется, он умолчал и о своих первоначальных подозрениях, и о позднейшем открытии.

Когда я слышу подчас о смышленых юношах, сбивающихся с пути истинного и безудержно предающихся соблазнам (добрые христиане молят Небо о том, чтобы их избежать), передо мной встает белоголовая фигура: я вижу высокий лоб и презрительную гримасу, из раскуренной возле плутонова огня трубки вьется дымок – и я вспоминаю тогда слова сына Сирахова: «И не есть мудрость знание худого, и нет разума, где совет грешников».

Мистер Айронз, конечно же, покинул Чейплизод. Он взял в дорогу сотню гиней, полученных им от мистера Дейнджерфилда, а также, как говорили, солидную прибавку, сделанную щедрым доктором Уолсингемом; однако в спешке забыл прихватить с собой миссис Айронз: она осталась одна и по-прежнему продолжала сдавать комнаты внаем; о муже с той поры она больше ничего толком не слышала и под конец, пожалуй, не столько желала вновь увидеть супруга, сколько страшилась этого.

Спустя несколько лет в «Фениксе» доктор Тул пересказывал на свой лад дошедший до него слух, который, впрочем, вполне мог оказаться чистейшей воды небылицей: