Дом у кладбища

Последовали долгие уговоры; мистер Дейнджерфилд сравнивал две описанные альтернативы, рассуждал о полезности и гуманности одного решения и неизбежных летальных последствиях другого и вынудил в конце концов миссис Стерк отправить записку к хирургу Диллону с просьбой явиться завтра вечером и сделать операцию. У несчастной женщины не поднялась рука написать слово «сегодня». Она умоляла об отсрочке и, доведенная почти до безумия, согласилась на завтра.

– Надеюсь, дорогая мадам, вы питаете ко мне хотя бы малую толику доверия. Мне кажется, я доказал свою заинтересованность и старался быть полезным.

– О сэр, мистер Дейнджерфилд, вы были так добры, вы просто наш ангел-хранитель; если бы не вы, сэр, у нас не было бы ни крыши над головой, ни постели; о, дай Боже…

– Ну-ну, мадам, это чересчур, не нужно преувеличивать мои ничтожные заслуги; но я готов на них ссылаться, как бы скромны они ни были, поскольку прошу вас о доверии; а теперь, когда вы решились прибегнуть к мудрой и необходимой мере, пожалуйста, ни слова не говорите о ней никому, кроме меня. Я отправлюсь в город, чтобы подготовить визит доктора, и вскоре, надеюсь, у вас появится настоящий повод для благодарности – не мне, мэм, а Небесам.

Глава LXXXII Мистер Пол Дейнджерфилд наносит визит вежливости в Белмонт; туда же являются и другие посетители

Мистер Дейнджерфилд пересек мост, проехал немного по Палмерзтаунской дороге и, прежде чем продолжить путь в город, спешился у крыльца Белмонта и спросил генерала. Генерала не было. Тогда он спросил мисс Ребекку Чэттесуорт. Да, она была на месте – в гостиной. И мистер Дейнджерфилд, белоголовый и жилистый, легким шагом поднялся по лестнице.

– Мистер Дейнджерфилд, – выкрикнул Доминик, распахивая дверь, и незадачливый пожилой поклонник скользнул внутрь.

– Мадам, ваш покорный слуга.

– О, мистер Дейнджерфилд! Очень рада, сэр, – отозвалась тетя Бекки, величественно приседая, и протянула гостю свою тонкую, унизанную кольцами руку; тот галантно взял ее, вновь с улыбкой поклонился и сверкнул очками.

Тетя Бекки положила том Ричардсона. Она пребывала в полном одиночестве, если не считать обезьянки Гоблина с серебряным обручем на талии, к которому была прикреплена цепь, двух собачек породы короля Карла (они вначале подняли лай, а потом затихли) и серого попугая, сидевшего на жердочке в окне-фонаре и настроенного, по счастью, не слишком словоохотливо. Таким образом, двое представителей рода двуногих смогли побеседовать без особых помех. Мистер Дейнджерфилд сказал:

– Я счастлив, что застал вас, мадам, ибо, несмотря на постигшее меня разочарование, в отношении мисс Ребекки Чэттесуорт на мне лежит долг благодарности; будучи бессилен его оплатить, я, по крайней мере, признаю его наличие; не исполнив этой обязанности, я уехал бы из Ирландии с тяжелым сердцем.

– Что за хлыщ, что за хлыщ! – вмешался попугай.

– Вы чересчур высоко цените мое скромное содействие. Я и сама переоценила свое влияние на молодую леди; но к чему так рано говорить об отъезде, сэр? Быть может, в самом скором времени наступят перемены.

– Врешь, собака! Врешь, врешь, врешь! – сказал попугай.

– Мадам, – покачав головой, возразил мистер Дейнджерфилд, – это тщетные надежды. Время углубит мои морщины, но не уменьшит ее отвращения. Я окончательно отчаялся. Если бы оставалась хоть искорка надежды, мне бы и в голову не пришло уехать из Чейплизода.

Наступила продолжительная пауза, лишь попугай время от времени повторял: «Врешь, врешь, собака, врешь».

– Разумеется, сэр, если шансы невелики, а время дорого, то лучше всего отправиться туда, куда вас призывают дела или удовольствия, – проговорила с легким оттенком высокомерия тетя Бекки.

– Что за хлыщ! – сказал попугай. – Врешь, собака!

– Ни дела, ни удовольствия, мадам, меня не призывают. Мое положение здесь было в высшей степени неприятным. Покуда меня одушевляла надежда, я мало считался с тем, что обо мне скажут или подумают, но заверяю вас честным словом: надежда ушла; мне невыносимо долее созерцать сокровище, которого я по-прежнему жажду, но которым никогда не буду владеть. Чейплизод, мадам, сделался мне ненавистен.

Тетя Бекки, высоко вскинув подбородок, молча поправляла на каминной полке двух китайских мандаринов – сначала, очень бережно, одного, потом другого. Воцарилось молчание, пока не взвизгнула одна из собачонок, а давшая ей пощечину обезьяна, гремя цепью и вереща, вскочила на спинку кресла, в котором сидел угрюмый посетитель. Мистер Дейнджерфилд ударил бы зверя, но не знал, как к этому отнесется мисс Ребекка Чэттесуорт.