Дом Цепей

Богиня не утратила память. Более того, ярость высекла её подобие, — до мельчайших деталей, столь же издевательски материальное, как и резные фигуры в каменном лесу. Так богиня могла их лелеять, пестовать свою ненависть, словно любовное чувство, томительно предугадывать смертоносное касание, хотя тот, кто предал её, был уже если не мёртв, то, по большому счёту, не важен.

Важна теперь была лишь ненависть. Её гнев на его слабости. О, другие в племени частенько играли в такие игры. Тела проскальзывали под меховой полог — из юрты в юрту, как только звёзды складывались в летний узор, да и сама она не раз раздвигала ноги для мужа другой женщины или восторженного, неуклюжего юнца.

Но сердце её было отдано одному мужчине — тому, с кем она жила. Таков был священный закон.

О, но ведь он был таким чувственным. Его руки следовали за взором, создавали в тайном укрытии запретные изображения — той, другой женщины. Этими прекрасными руками он взял собственное сердце, чтобы отдать его другой — даже не подумав о ней, о той, кому это сердце некогда принадлежало.

Другой, которая даже не отдала ему в ответ своего сердца — уж об этом она позаботилась. Злыми словами и ядовитыми обвинениями. Довольно, чтобы другие навсегда изгнали её.

Но прежде эта сучка перебила своих родичей — всех, кроме одного.

Глупый, безмозглый мужчина — отдал свою любовь такой женщине.

Её гнев не умер после Обряда, не погиб, даже когда сама она — слишком изломанная, чтобы ходить, — оказалась отрезана от Обета и покинута в вечном мраке. И любопытные духи услышали её плач, явились, чтобы утешить… Что ж, она пожрала их, забрала их силу. Слой за слоем. Ибо они тоже были глупыми, безмозглыми созданиями и бестолково тратили эту силу на бессмысленные дела. А у неё была Цель.

Дети заполонили мир наверху. А кем была их мать? Та самая сучка, которую изгнали из племени!

А отец?

О да, она ведь пришла к нему. В ту самую, последнюю ночь. Пришла. От него несло её запахом, когда воины выволокли его на свет следующим утром. Разило! Вся правда горела у него в глазах!

И этого она не могла — не хотела — забыть.

Месть стала зверем, и зверь истомился в цепях. Только мести она и хотела.

И скоро месть свершится.

И даже Рараку её не остановит. Все дети умрут.

Дети умрут. Я очищу мир от их отродья, от высокомерных ублюдков, рождённых одной-единственной матерью. Конечно, она не могла принять Обряд. Новый мир уже созревал у неё во чреве.

А теперь я наконец восстану вновь. Облачённая в плоть одной из её дочерей, я убью этот мир.

Она видела перед собой открытую дорогу, прямую и ясную, манящую. Тоннель, обрамлённый извилистыми, закрученными тенями.

Хорошо будет вновь ходить по земле.

Ощутить тепло плоти и жар крови.

Вкус воды. Пищи.

Дышать. И убивать.

Ша’ик зашагала по склону, словно ничего не видела. Её ждала долина, поле битвы. Она заметила малазанские разъезды на противоположном гребне. Один поскакал обратно в лагерь, другие просто смотрели.

Значит, поняли. Она знала, что поймут.

Смутные, далёкие крики за спиной. Она улыбнулась. Ну, конечно, в конце концов остались те два воина, что первыми встретили меня. Глупо было в них сомневаться. Я знаю, что каждый из них готов биться вместо меня.

Но они не могут.

Это мой бой. Мой — и моей богини.

— Войдите.

Капитан Кенеб на миг замешкался, попытался собраться, затем шагнул в штабной шатёр.

Она облачалась в доспехи. Несложная задача оказалась бы ещё проще, будь под рукой слуга, но, разумеется, по мнению Тавор, в нём не было необходимости.

Хотя, возможно, на самом деле всё не совсем так.

— Адъюнкт.

— В чём дело, капитан?

— Я только что был в шатре Кулака. Дежурные немедленно вызвали лекаря и целителя, но было слишком поздно. Адъюнкт Тавор, Гэмет умер прошлой ночью. Сосуд лопнул у него в голове. Лекарь говорит, тромб, который образовался в ту ночь, когда он упал с коня. Я… глубоко сожалею.

Её осунувшееся, непримечательное лицо побледнело. Капитан заметил, что она упёрлась рукой в стол, чтобы не упасть.

— Умер?

— Во сне.

Тавор отвернулась, посмотрела на части доспехов, разложенные на столешнице.

— Благодарю вас, капитан. Сейчас, пожалуйста, оставьте меня и передайте Ян’тарь…

Снаружи послышался шум, затем внутрь ворвался юный виканец.

— Адъюнкт! Ша’ик спустилась в долину! Она вызывает вас на бой!

После долгой паузы Тавор кивнула:

— Хорошо. Последний приказ отменяется, капитан. Вы оба свободны.

Адъюнкт отвернулась и вновь занялась доспехами.

Кенеб жестом пропустил вперёд юношу, затем вышел сам.

За пологом шатра капитан остановился в нерешительности.

Гэмет ведь так бы и поступил… верно?