Дом тишины

Палкой она с презрением показывала в комнату, словно на дохлую крысу. Я вошел в комнату: Метин лежал ничком на кровати Госпожи и дрожал, голова его утопала в расшитой подушке.

– Собирался меня убить! – сказала Госпожа. – Спрашиваю, Реджеп, что происходит в этом доме? Не скрывайте от меня.

– Ничего, – ответил я. – Метин-бей, как можно так себя вести, разве вам к лицу? Ну-ка вставайте.

– «Ничего»! Подумать только! А этого кто сбил с пути? Сейчас поможешь мне спуститься.

– Хорошо, – сказал я. – Просто Метин-бей немного выпил, Госпожа! Вот и все. Молодой, пьет, но еще опыта нет, вот видите. Разве его отец и дед были не такими?

– Ладно, – сказала я. – Молчи! Об этом я тебя не спрашивала!

– Вставайте, Метин-бей! – сказал я. – Пойдемте, я уложу вас в постель!

Метин, качаясь, встал и, выходя из комнаты, как-то странно взглянул на портрет своего деда на стене. Потом, у себя в комнате, он, чуть не плача, спросил:

– Почему папа с мамой так рано умерли? Скажи, Реджеп, почему?

Помогая ему раздеться, чтобы он лег, я начал было: «Аллах…», как вдруг он оттолкнул меня.

– Какой там Аллах! Глупый карлик! Разденусь сам, не беспокойся. – Но вместо этого он полез зачем-то в чемодан. Потом встал на пороге комнаты, как-то странно сказал: – Я в уборную, – и ушел.

Госпожа опять позвала меня:

– Помоги мне спуститься, Реджеп. Я хочу сама посмотреть, что они там делают внизу.

– Ничего не делают, Госпожа, – сказал я. – Нильгюн-ханым читает, Фарук-бей ушел.

– Куда можно уйти в такое время? Что ты рассказал им? Не ври.

– Я не вру, – сказал я. – Пойдемте, я вас уложу. – Я вошел в ее комнату.

– В этом доме что-то происходит… Не ходи ко мне в комнату, хватит здесь рыться! – сказала она, входя следом за мной.

– Госпожа, ложитесь в кровать, а то потом устанете, – уговаривал я, как вдруг услышал, что Метин меня зовет, – я испугался и сразу пошел к нему.

Метин, качаясь, подошел ко мне и сказал:

– Смотри! Смотри, что получилось, Реджеп! – Он любовно смотрел на кровь, струившуюся из запястья. Оно было разрезано, но не глубоко, просто царапина. А потом он вспомнил про страх и почувствовал раскаяние; видимо, подумал обо мне, о чем-то повседневном.

– Аптека сейчас открыта? – спросил он.

– Открыта, – ответил я. – Сначала возьмите вату, Метин-бей!

Я быстро спустился вниз. Стал искать вату в шкафу.

– Что случилось? – спросила Нильгюн, не отрываясь от книги.

– Ничего! – ответил Метин. – Я порезал руку.

Я дал ему вату, и, когда он прикладывал ее к ране, Нильгюн подошла посмотреть.

– А, не руку, только запястье, – сказала она. – Ничего страшного. Как ты так?

– Ничего страшного? – удивился Метин.

– Что в этом шкафу, Реджеп? – спросила Нильгюн.

– Подумать только, ничего страшного! – обиженно сказал Метин. – Я еду в аптеку.

– Там всякая ерунда, барышня, – ответил я.

– Разве не осталось никаких старых вещей от папы или дедушки? – спросила Нильгюн. – Что они писали?

Я задумался, а потом быстро сказал:

– О том, что нет Аллаха!

Нильгюн улыбнулась, и ее лицо стало очень красивым.

– Откуда ты знаешь? – спросила она. – Они тебе рассказывали?

Я ничего не ответил. Закрыл шкаф. Услышав, что Госпожа опять зовет меня, поднялся к ней, снова уложил ее в постель и уверил, что внизу ничего не случилось. Она попросила меня налить чистую воду в графин. Я отнес ей воду и спустился вниз, Нильгюн опять читала. Тут я услышал легкий шум на кухне. В саду, за дверью, стоял Фарук-бей, у него почему-то не получалось открыть. Я открыл ему.

– Дверь же не запрета, – сказал я.

– У вас весь свет горит, – сказал он, резко выдохнув мне в лицо алкогольные пары. – Что случилось?

– Ждем вас, Фарук-бей, – ответил я.

– А, меня! – сказал он. – Надо было вам на такси ехать. А я смотрел танец живота.

– Если вы о Нильгюн-ханым, то с ней все в порядке, – сказал я.

– В порядке? Не знаю, – сказал он, слегка удивившись. – Она хорошо себя чувствует?

– Хорошо. Входите, пожалуйста, в дом.

Он вошел. Потом обернулся, посмотрел в темноту, на бледный фонарь за калиткой, куда-то туда, словно хотел сходить в последний раз и вернуться. Потом он открыл холодильник и взял бутылку. Внезапно он сделал два шага назад, будто потерял равновесие от тяжести бутылки в руках, и грузно упал на мой стул. Он тяжело дышал, как люди, испытывающие проблемы с дыханием.

– Пожалели бы вы себя, Фарук-бей, – сказал я. – Никто столько не пьет.

Он долго молчал, а потом ответил: «Знаю». И больше ничего не сказал. Сидел в обнимку со своей бутылкой, как маленькая девочка с любимой куклой.

– Налить вам суп? – спросил я. – У меня есть бульон.

– Налей, – согласился он, еще немного посидел, а потом ушел нетвердой походкой.

Когда я принес ему суп, вернулся и Метин. Ему приклеили на запястье тонкий пластырь.

– Аптекарша спрашивала про тебя, сестра! – сказал он. – Удивилась, узнав, что вы не поехали в больницу.

– Да, – ответил Фарук. – Но мы никуда не опаздываем. Еще успеем.

– Что ты такое говоришь! – сказала Нильгюн. – Ничего со мной не будет.

– А я видел танец живота, – сказал Фарук. – Вместе с придурками-туристами в фесках.

– Ну и как? – весело спросила Нильгюн.