Дом там, где ты (ЛП)

землю. Кровь льётся из моей, только что разбитой губы, и я делаю неровный вдох, готовясь к

следующему удару. Он выбил из меня дух своим ботинком с металлическим носком. Желчь

поднимается в горле, и я исторгаю бублик с корицей и изюмом, который съел на ужин.

– Это моя территория, говнюк, – прорычал ублюдок.

Он залезает в мой карман и с силой вытаскивает мои последние два бакса. Я выворачиваюсь,

но мой нападавший ставит свою подошву мне на горло. Один сильный толчок и моя трахея будет

сломана. Какая–то часть меня желает, чтобы он сделал это. Боль не будет длиться вечно. Во всяком

случае, это не было бы так скверно, как то дерьмо, что я испытал за последние десять лет.

Сделай это. Немедленно сделай это.

В семнадцать лет, возможно, рано умирать, но для меня это приемлемо. Когда я втяну свой

последний вздох и моё сердце успокоиться... я, в конце концов, воссоединюсь со своими родителями.

Пожалуйста.

Я сжимаю глаза и думаю о родителях, но неважно, как сильно я концентрируюсь на их лицах,

я всё время вижу кого–то другого. Мои родители, возможно, умерли, но моя сестра нет. Я пообещал

себе в тот день, когда социальные работники оторвали её от меня, что я найду её.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

С глубоким вздохом я готовлюсь сбросить с себя ногу парня, но мне не приходится этого

делать. Он убирает свой ботинок с моего горла и разрывает мой рюкзак. До того как я могу увидеть,

что он берёт, окружающие меня предметы тускнеют и тьма поглощает меня.

*****

«Солнце светит в мое окно. Я пытаюсь схватиться за подушку, чтобы закрыть свет, но

остаюсь с пустыми руками. Есть только одно объяснение – Джози, моя боль в заднице, моя

маленькая сестра. Ей нужно прекратить это чудовищное дерьмо».

Я переворачиваюсь, и боль пронзает все мои внутренности, пронзительный крик вырывается

из моего рта и мои глаза раскрываются. Появляется паника, как только я осознаю, что это лишь

воспоминание, и я лежу на холодной земле в луже собственной крови. Медленно, обрывки прошлой

ночи возвращаются ко мне.

Мой рюкзак. Чёрт побери!

Я вскакиваю, не обращая внимания, на жгучую боль в рёбрах. Мои глаза быстро бегают из

стороны в сторону, словно проклятый матч по пинг–понгу, продолжающийся в голове. Я ныряю

вправо, где моя чёрная футболка валялась на куче листьев. Я отбрасываю её, но ничего. Я

возвращаюсь назад и замечаю мою другую рубашку. Я торможу юзом перед ней, поднимаю и

отбрасываю рубашку в сторону.

Пожалуйста, будь здесь.

Моё сердце резко падает на землю, и я следую за ним, позволяя моей голове упасть между

колен. Единственная вещь, которая осталась у меня от семьи, была в той сумке – последняя связь с

моей сестрой. И она потеряна. Я борюсь с нарастающим гневом в моём горле и запускаю руку в

волосы. За десять лет я побывал в девяти приёмных семьях и никогда не терял её из виду. Десять

лет, и в считанные секунды она исчезла. Я трясу головой, поймав глазами густой кустарник, справа

от меня.

Моя сумка! Господи, пожалуйста, пусть она будет здесь.

Я опускаюсь на землю и хватаю сумку в руки. Мои трясущиеся пальцы дёргают порванную

застёжку–молнию, пытаясь открыть её, таща её и молясь, чтобы грабитель не взял единственную

вещь, которую я не смогу восстановить. Я разрываю пластиковый карман. Облегчение наполняет

меня, и я падаю на задницу. Я беру фотографию моей семьи и прижимаю её к сердцу. Невозможно

бороться с нарастающим в горле гневом, он растекается, но мне удаётся проглотить его.

Я обнимаю фотографию так, как будто моя семья действительно здесь, а я не отрезан от неё

во времени. Секунды превращаются в минуты, прежде чем моя голова проясняется, и болезненные

воспоминания исчезают. Я считаю, это моё единственное благословение, и, бросив последний взгляд

на жизнь, которой у меня больше никогда не будет, я помещаю фотографию назад в защищённое

место.

Ублюдок забрал моё одеяло, но, во всяком случае, он оставил полотенце и одежду. Две вещи –

немного, но лучше, чем ничего. Я надеваю рюкзак на плечи и встаю. Острая жгучая боль пронзает

мои ребра. Эта мразь безусловно провёл меня. Во мне почти шесть футов, но он был больше. Если

бы я только отправился на эту чёртову железнодорожную эстакаду. Я потерял бдительность на

какие–то жалкие три секунды. Клянусь, это последний раз, кода я оказываюсь неподвижным в грязи

и крови, капающей на землю, помечающую так называемую территорию моего нападавшего. Хохот