Дом там, где ты

Следуя указаниям невидимой своей собеседницы, старик, морщась и вздрагивая от каждого прикосновения к мусорной куче, извлек на свет божий удивительное создание. То был человечек, вырезанный из драгоценного палисандра — маленький, всего локоть в высоту, с живым и умным личиком и яркими темными глазками, сделанными из черного агата. И всякий уважающий себя историк и археолог при первом же взгляде на него сразу бы сказал, что это подлинный пенат. Да-да, вы не ослышались, именно римский пенат, призванный охранять жилище от всего злого и нечистого. Дух предков. По имени Гораций Фигул.

— Безобразие! — выкрикнул он в полный голос, едва оказался на свободе. — Беззобрразие!!! Я протестую! Себастьен, Алиса Сигизмундовна, я хочу во всеуслышание заявить, что я и прежде был не в восторге от этой идеи с заявлением, но теперь, когда наша жизнь стала совершенно невыносимой, я требую предпринять конкретные меры к спасению нашего дома и всех нас! Я не могу обеспечить этому дому защиту от посторонних недобрых проявлений, потому что они сюда тянутся как мухи на мед! Немедленно пошлите в газету опровержение!

— Потерпи, Гораций, потерпи, — ласково попросил старик, обтирая палисандрового человечка батистовым носовым платком. — Такая уж наша планида — ждать и терпеть.

— Терпеть тоже нужно до определенного предела, — заявил Фигул. — В Сальвадоре, например, народ имеет право на вооруженное восстание, если его права грубо попираются. Это даже в их конституции написано.

Поднимаем вооруженное восстание, решено!

— Мы-то не по конституции живем, — пожал плечами старик. — Нам бы их проблемы… И давай не возвращаться к тому, что мы уже обсудили и решили, хорошо?

— Ты решил, Себастьен. А я против.

— Положим, Гораций, — заговорила Алиса Сигизмундовна, — наш друг Себастьен на сей раз уступит Вашим просьбам. И действительно пошлет опровержение, либо каким-то иным способом откажется от компаньонов.

И что будет после?

— Все станет на свои места, — пробормотал пенат. Но как-то не слишком уверенно.

— Увы Вам, Гораций! Вы прекрасно знаете, что все встанет на свои места не навсегда, а лишь на какое-то время. До тех пор, пока наш дорогой друг Себастьен не покинет этот мир, не оставив, как Вам известно, наследников. И этот дом может перейти к кому угодно. А может и не перейти ни к кому, и в этом случае он просто перестанет существовать, а все мы, его обитатели, утратим не только кров над головой, но и те жизненные силы, которыми питаемся теперь. Вы этого хотите? Ну, не ведите себя как ребенок, вам же не тысяча лет…

Предоставьте событиям развиваться естественным путем. И не заставляйте меня повторять десятки раз то, что вам и без меня великолепно известно.

Себастьен! Поставьте это чудо куда-нибудь в более-менее пристойное место. Вот лучше успокойте Боболониуса. Мне кажется, это он пробирается в соседние апартаменты под теми кипами бумаг.

Старик повертел головой.

В куче мусора громко шелестело и шуршало нечто, на слух, длинное и очень большое.

— Боболониус! Боболониу-ус!

— Ага, как же, — донесся из-под жутких завалов хорошо поставленный бас. — Прямо сей же секунд. Разогнался.

Старик предпочел оставить это выступление без комментариев.

— Ты остальных не видел?

— А чего их видеть-то? — ворчливо поинтересовался Боболониус. Фофаня гоцает в подполе как оглашенный — крыс гоняет. А…

— Крыс?! Каких крыс?! — подала голос из своего угла Алиса Сигизмундовна. — Когда это мы успели обзавестись крысами, Себастьен?

— Тоже мне вопрос вопросов, — буркнул Боболониус, продолжая шуршать и скрипеть половицами, но по-прежнему не показываясь на поверхности.

— Думаете, только у нас случилась разруха и полный и окончательный разгардаж? В подполе тоже хватает своих радостей — крысы, вода, мусорные баки и тьма-тьмущая пауков. Там еще бегала какая-то мерзкая кикимора…

— И? — строго уточнил Себастьян.

— И…

— Я бы хотел получить вразумительные объяснения. Что значит это твое «И» в данном конкретном случае?

— Как всегда, — смущенно пробормотал Боболониус. — Во всяком случае, хлопотать о завтраке для меня тебе уже не придется. Согласись, что сейчас это как нельзя кстати.

— Наверное, ты прав… А что же Христофор Колумбович?

— Этот старый черт объелся пауков и теперь икает как заведенный.

Соседей всех переполошил — они думают, землетрясение. К завтрему протряхнет и будет как новенький, а пока от переедания у него, кроме икотки, что-то вроде галлюцинаций сделалось, и теперь он воображает себя Лесным Царем. Тут главное не допустить, чтобы он начал Гете декламировать, особенно, если в подлиннике. Потому Фофаня его пока запер, от греха подальше.

— Да что же это… — всплеснул руками старик.

Пенат уже открыл было рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но тут все вокруг изменилось.