Дом свиданий

Сэр Ральф наклоняется к изменившемуся лицу умирающей и берёт её за руку. Леди Ава не замечает его, устремив свой взгляд к далёкому неуловимому воспоминанию, и низким охрипшим голосом произносит бессвязные слова, среди которых можно уловить обрывки более или менее понятных фраз: о месте, где она родилась, о её замужестве, о странах, которые она посетила или о которых знает только понаслышке. Она рассказывает о том, что делала, и о том, что хотела бы сделать, говорит, что всегда была плохой актрисой, а сейчас уже стара и никому не интересна. Сэр Ральф пытается её утешить, уверяя, что на сцене она была великолепна от самого начала до конца, но леди Ава его не слушает. И спрашивает, почему наверху такой шум. Она слышит стук палки. Леди Ава говорит, что нужно подняться наверх и узнать, что там происходит. Наверняка там кто-то больной или раненый, он просит о помощи. И тут же говорит по-другому. «Это старый царь Борис, — произносит она, — качается в своей люльке…» Но говорит так неразборчиво, что сэр Ральф не уверен, верно ли её понял. Затем леди Ава немного успокаивается, хотя лицо её стало совсем серым и осунулось, как будто вся кровь отхлынула внутрь. После продолжительного молчания леди Ава отчётливо произносит: «Никогда ничего невозможно устроить окончательно». Потом, не пошевельнув головой, широко открывает глаза и спрашивает, где собаки. Это её последние слова.

А вот сэр Ральф, прозванный Американцем, возвращается, в который уже раз, в новый район Колун, к Маннеру. Снова хочет попытать счастья, поскольку никто другой на территории концессии не в состоянии достать той огромной суммы, которая необходима для выкупа Лауры. Если потребуется, он пойдёт на самые крайние средства, чтобы убедить миллиардера. Забыв о лифте, пешком поднимается на восьмой этаж. Дверь квартиры приоткрыта, дверь квартиры, несмотря на столь поздний час, распахнута настежь, дверь квартиры закрыта — какое это имеет значение? — Маннер сам выходит, чтобы её отворить, а возможно, это делает служанка-китаянка или заспанная девушка-евроазиатка, разбуженная наконец бряканьем колокольчика, настойчивым электрическим звонком, ударами кулака в дверь. Какое всё это имеет значение? Как бы то ни было, Эдуард Маннер ещё не ложился. Он никогда не ложится. Спит в кресле-качалке одетым. Давно уже не может заснуть, самое сильное снотворное на него не действует. Он мирно спит в своей кровати, но Джонсон требует, чтобы его разбудили, он ждёт в салоне, отталкивает испуганную служанку и силой врывается в спальню Маннера; всё это не имеет никакого значения. Маннер принимает Джонсона за своего сына, он принимает его за Джорджа Маршата или Маршана, за господина Чана, за сэра Ральфа, за царя Бориса. Это ровно ничего не меняет, поскольку в конце концов он всё равно отказывает. Американец настаивает, Американец угрожает, Американец умоляет. Эдуард Маннер отказывает. Тогда Американец хладнокровно вынимает револьвер из правого (левого?) внутреннего кармана смокинга, тот самый револьвер, который он недавно (когда?) вынул из шкафа или комода в своём гостиничном номере, из-под стопки выглаженных и накрахмаленных белых рубашек… Маннер смотрит на него с бесстрастной улыбкой и медленно покачивается в кресле. Джонсон снимает револьвер с предохранителя. Эдуард Маннер не перестаёт улыбаться, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он похож на восковую фигуру. Голова Маннера то поднимается, то опускается. Джонсон досылает патрон в ствол и спокойным жестом вытягивает руку с оружием в сторону груди Маннера, которая то поднимается, то опускается, через раз, напоминая движущиеся мишени на ярмарках. Джонсон говорит: «Значит, нет?» Маннер даже не отвечает, по-видимому, он не верит, что всё это серьёзно. Джонсон тщательно целится ему в сердце, рука движется в такт качающемуся креслу, вверх, вниз, вверх, вниз, вверх… Все выстрелы прицельные. Джонсон прячет во внутренний карман ещё тёплый пистолет — кресло не перестаёт равномерно качаться, всё медленнее и медленнее — и выбегает на лестницу. В темноте ему кажется, что, когда он пробегает, двери на каждой лестничной площадке открываются, но он в этом не уверен.