Дом свиданий

— Потому что ему не повезло с родным братом, — подхватила Шарлотта Генриховна. — Они совершенно различные натуры, ничего общего. Старший характером в мать, младший — в отца. Семен — человек ограниченный, хочет жить умом, а ума-то мало. А Яша, он жил сердцем. К тому же, как вы знаете, мой муж хром от рождения. Мальчиком он не мог участвовать в детских забавах, в нем развились мечтательность, привычка к уединению.

— Эти свойства характера не мешали ему в торговых делах? — спросил Иван Дмитриевич.

— Напротив, ему помогало воображение, развитое в детстве одиночеством.

— Его фантазия часто была двигателем наших с ним предприятий, — подтвердил барон.

— Сегодня ночью я сидела над гробом одна, молилась, вдруг слышу его голос: «Лотточка, не мучай себя, иди спать…» Он при жизни заботился обо мне и после смерти остался таким же. Я послушалась, легла, а уснуть не могу. Тогда он опять откуда-то говорит мне: «Возьми, Лотточка, наши венчальные свечи…» Вы, барон, видали, они у нас на божнице стоят за иконами. Это наша семейная святыня. Свекровь много раз пыталась их оттуда убрать, но Яшенька не давал. Он даже Олюшке наказывал, что вот, мол, мы с мамой умрем, а ты их береги, они и тебе принесут счастье, как нам с мамой.

О том, где и при каких обстоятельствах был убит ее супруг, Шарлотта Генриховна не только не говорила, но словно бы и не думала. Более того, предполагалось, что и слушатели об этом забыли, как о факте несущественном. Кровать с зеркальными стенками была запретной темой. Иван Дмитриевич решил пока что не нарушать табу, наложенное вдовой на само слово «Аркадия».

— Я забралась на стул, — тихо говорила она, глядя в одну точку, — взяла эти свечи, и стоило мне к ним притронуться, как возникло ощущение, что я прикасаюсь не к воску, а к человеческому телу. Я вскрикнула, но через секунду поняла: нет, это уже не свечи, это пальцы моего Яшеньки. Холодные…

— Вы чувствовали только его пальцы? — перебил Иван Дмитриевич. — Или и ладонь тоже?

— Да, была и ладонь…

— Какая?

— Холодная. Запредельно холодная…

— Я имею в виду, правая или левая?

Очнувшись, вдова взглянула на него с раздражением:

— Не все ли вам равно? Я не поняла, какая именно.

— А могли бы понять, потому что на правой руке Якова Семеновича был след ожога.

— Вы правы, — признала она, — я совсем забыла. Действительно, незадолго до смерти Яша случайно обварился кипятком, но когда той ночью он брал меня за руку, я ничего не почувствовала. Значит, это была левая рука.

— Каким образом он обварился? Вы видели? — не отставал Иван Дмитриевич.

— Нет, это произошло без меня.

— А кто накладывал ему повязку?

— Марфа Никитична… В чем, собственно, дело?

— Все, что с Яковом Семеновичем происходило в последнее время, способно пролить свет на тайну его смерти.

— Наверное, сама же Марфа Никитична его и обварила, — подумав, сказала вдова. — Она такая.

— Хорошо-хорошо. Продолжайте.

— Легко сказать. На чем я остановилась?

— Вы поняли, что это уже не свечи, а пальцы Якова Семеновича, — подсказал барон.

— Да-да, пальцы… Холодные, запредельно холодные, но родные. Было чувство, будто не я их держу, а они держат меня за руку. Я чувствовала, как он помог мне сойти на пол, затем повел к нашей супружеской постели, уложил, положил мне руку на грудь, и я в то же мгновение уснула.

— Надо было, — сказал Иван Дмитриевич, — воспользоваться моментом и спросить у него, кто его убил. Он мог бы ответить, пока не отпели.

— А после отпевания уже не может? — заинтересовался Нейгардт.

— После отпевания мертвым запрещено вмешиваться в наши дела.

— Зачем спрашивать? — мерзлым голосом сказала Шарлотта Генриховна. — Я и так знаю.

Барон взял ее за руку:

— Шарлотта, дорогая, о чем вы?

— Да, знаю.

— И можете назвать имя убийцы? — спросил Иван Дмитриевич.

— Для того, господин Путилин, я вас и позвала.

— Меня сюда никто не звал. Я пришел сам.

— Вы просто не поняли, что явились по моему зову. Я позвала вас через печку.

— Понятно, — кивнул Иван Дмитриевич.

Он с детства знал этот способ, но барон вырос в таких местах, где его не применяли, и забеспокоился:

— Через печку? Шарлотта…

— Да, я открыла заслонку и произнесла в огонь имя господина Путилина. Моя свекровь так делала, когда хотела кого-нибудь видеть у себя. У меня, правда, редко получается, но сегодня вышло.

— Вы хотели назвать имя убийцы, — напомнил Иван Дмитриевич.

— Вначале вы оба должны поклясться, что сохраните его в тайне.

— Даю слово, — сказал барон.

Но Иван Дмитриевич покачал головой:

— Я человек казенный, нельзя мне давать такие обещания. Если я соглашусь, то не смогу арестовать преступника.

— У вас в том не будет надобности.

— Сударыня, что вы этим хотите сказать?

— Его не нужно арестовывать… Он умер.

От неожиданности Иван Дмитриевич зябко передернул плечами. Совсем как Ванечка, когда ему хочется пи-пи. Неужели предсказание Зеленского так скоро сбылось и Ликаон уже мертв?

— Хорошо, — согласился он, — в таком случае обещаю молчать.

Однако теперь Шарлотта Генриховна выдвинула новое условие:

— Целуйте крест.