Дом странных детей

Он прошел подготовку в армии, тупица. Он стал хладнокровным отморозком. У него был полный чулан обрезов. По сравнению с тобой твой дед был настоящим Рембо.

«Я мог бы записаться на уроки стрельбы, — пыталась отбиваться оптимистически настроенная часть моего рассудка. — Брать уроки карате, ходить в тренажерный зал».

Ты шутишь? Да ты даже в школе не мог за себя постоять! Тебе пришлось нанять собственного телохранителя. И даже если ты в кого-нибудь прицелишься, то скорее намочишь штаны, чем выстрелишь.

«Ничего подобного!»

Ты слабак! Ты неудачник! Поэтому он и не говорил тебе, кто ты на самом деле. Он знал, что тебе это не по плечу.

«Заткнись. Заткнись».

Я спорил сам с собой целыми днями, будучи не в состоянии принять решение. Уйти или остаться? Я был одержим этим вопросом без ответа.

Между тем папа окончательно остыл к идее написать книгу. Чем меньше он работал, тем меньше верил в успех, а чем меньше он верил в успех, тем больше времени проводил в баре. Я никогда не видел, чтобы он так пил — по шесть или семь бутылок пива за вечер. И я не хотел находиться рядом с ним, когда он был в таком состоянии. Он мрачнел и либо хранил угрюмое молчание, либо принимался рассказывать мне то, чего я не желал знать.

— Твоя мама все равно рано или поздно от меня уйдет, — заявил он однажды вечером. — Если мне в ближайшее время не удастся что-нибудь предпринять, она и в самом деле может уйти.

Я начал его избегать. Но не уверен, что он это заметил. Мне стало удручающе легко лгать ему о своих перемещениях.

Тем временем мисс Сапсан практически посадила всех странных детей под замок. Казалось, в доме и окрестностях действует закон военного времени с трибуналом, чрезвычайным положением и прочей атрибутикой. Дети помладше не могли никуда выйти без сопровождения. Старшие ходили парами. Мисс Сапсан настаивала на том, что она должна знать, кто и где находится. От нее стало трудно получить разрешение даже на то, чтобы просто выйти во двор.

Часовые круглосуточно охраняли оба входа в дом, сменяя друг друга каждые несколько часов. В любое время дня и большую часть ночи из окон выглядывали скучающие физиономии. Стоило им заметить, что кто-то приближается к дому, как они дергали за цепочку, и в комнате мисс Сапсан звонил колокольчик. Это означало, что, когда бы я ни пришел, она ожидала меня у входа с тем, чтобы учинить мне очередной допрос. Что происходит за пределами петли? Не заметил ли я чего-нибудь странного? Уверен ли, что за мной не следили?

Не было ничего удивительного в том, что у детей понемногу начинала съезжать крыша. Младшие стали буйными и непослушными, старшие хандрили и роптали на новые правила, причем достаточно громко для того, чтобы их услышали. В пространстве то и дело раздавались шумные вздохи, зачастую служившие единственным признаком того, что в комнату вошел Миллард. Пчелы Хью собирались в рой и нападали на всех подряд. В конце концов их изгнали из дома, после чего Хью стал проводить все свое время возле окна, стекло которого снаружи было облеплено пчелами.

Оливия заявила, что потеряла свои утяжеленные туфли, и взяла привычку ползать по потолку, как муха, роняя на людей зернышки риса. Когда они поднимали голову и замечали ее, она начинала хохотать так безудержно, что ее способность к левитации давала сбой и ей приходилось хвататься за люстру или карниз для штор, чтобы не свалиться вниз.

Но самым странным было поведение Еноха, удалившегося в свою лабораторию в подвале для проведения хирургических операций на своих глиняных солдатах. Результат этих экспериментов заставил бы содрогнуться даже доктора Франкенштейна. Енох ампутировал руки и ноги у двух солдат, чтобы превратить третьего гомункула в некое подобие жуткого человека-паука, или втискивал четыре куриных сердца в одну грудную клетку в попытке создать глиняного супермена с неистощимым запасом энергии. Одно за другим маленькие серые тельца в изнеможении падали и замирали, и вскоре подвал начал напоминать полевой госпиталь времен Гражданской войны.