— Мама тоже здесь? — наконец спросила Фрэнсис и подняла голову. Посмотрела ему в лицо — и испугалась чужого, отстраненного, почти враждебного выражения в его глазах. Невольно отступила на шаг назад — но тут же опять покачнулась от слабости. Отец снова подхватил ее под руку, успев удержать от падения.
— Я разговаривал с врачом, — сказал он. — Тебе разрешили уйти из больницы, считая, что в знакомой обстановке ты поправишься быстрее.
— Ты имеешь в виду, дома, на ферме Уэстхилл?
Чарльз покачал головой:
— Сейчас для тебя это будет слишком долгая поездка. Маргарет согласилась снова оставить тебя у себя — несмотря на все, что ты сделала. — Последнюю фразу отец произнес особенно резко, и Фрэнсис сразу заметила, как на его лице появилась обычная холодная сдержанность. На самом деле его переполнял гнев, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы по меньшей мере оставаться вежливым.
К ним подошла медсестра, все это время стоявшая в стороне. Она улыбалась.
— Я знала, что сегодня приедет ваш отец и заберет вас, — сказала она, — и мы хотели сделать вам сюрприз. Надеюсь, что нам это удалось…
Она продолжала улыбаться. Фрэнсис взяла себя в руки.
— Конечно, — ответила она, стараясь улыбнуться в ответ, — я на это не рассчитывала.
— Пойдемте, я помогу вам одеться и собрать вещи, — сказала медсестра и взяла ее под руку.
Чарльз, кажется, был рад отпустить дочь.
— Я подожду здесь. — Он даже не пытался изобразить на лице улыбку. — Не торопись.
Фрэнсис поплелась в палату и стала одеваться с помощью медсестры. Несколько дней тому назад Маргарет принесла ей кое-какую одежду на время выздоровления. Длинная шерстяная юбка болталась на Фрэнсис как мешок для картошки, а свитер висел на ее костлявых плечах словно костюм на огородном пугале.
— Берегите себя. Самое худшее позади, — сказала сестра, — сейчас вам нужно только как следует питаться, не так ли? Вскоре вы снова будете в порядке.
Фрэнсис оглядела себя в зеркале и подумала: как ужасно, что ее разгневанный отец увидел ее такой худой, как скелет, и бледной, как привидение… Если он считал, что она загубила свою жизнь, то ее нынешняя внешность могла только укрепить его мнение. Если б она могла добавить своему лицу хоть немного краски! В таком виде, как сейчас, Фрэнсис чувствовала себя безнадежно слабой и жалкой. Но у нее не было здесь ни помады, ни пудры; она ничем не могла изменить свое лицо. Пощипала себя за щеки, чтобы придать им налет свежести, но это не сильно изменило печальную картину.
— Я думаю, мы можем идти, — обратилась к ней сестра.
Нужно было еще попрощаться с другими сестрами и врачами. По тому, как все смотрели на нее, Фрэнсис поняла, что, должно быть, стала в больнице объектом всеобщей заботы. Все больше и больше понимала она, насколько серьезным было ее состояние.
Медсестра отнесла ее сумку вниз, к выходу, где уже ждал экипаж, заказаный Чарльзом. 19 декабря, шел дождь, и воздух был очень холодным. Над городом спустились сумерки. Фрэнсис знобило, и она обхватила руками свое исхудалое тело.
— Что за мрачный, серый день, — сказала она.
При этом и сама Фрэнсис, и ее отец понимали, что речь идет не только о погоде.
Больница осталась далеко позади. Фрэнсис, у которой от холода стучали зубы, глубоко вжалась в сиденье. Искоса взглянула на отца. Тот пристально смотрел вперед, его губы были плотно сжаты.
— Отец… — тихо произнесла Фрэнсис.
Он повернулся к ней. Его лицо выражало неприкрытый гнев.
— Да?
— Отец, я должна… должна потом вернуться в тюрьму? Ты знаешь, из-за…
— Из-за случая с полицейским. Да, я в курсе. Нет, — он опять отвернулся от нее, — ты можешь успокоиться. Обвинение снято.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать это.
— О, — воскликнула она изумленно. Чарльз молчал. — Это была не я, отец. Я бы тебе в этом призналась. Но это действительно была не я.
— У тебя почти не было шансов, — сказал Чарльз, — надеюсь, тебе это понятно. Ты заодно с этими… с этими суфражетками. Ты была в центре этого столпотворения. Камень прилетел точно с твоей стороны. Полицейский был очень тяжело ранен, и все указывало на тебя.
Фрэнсис понимала, что отец прав. Ее положение было отчаянным. Было?..
— Отец, почему тогда они не предъявили обвинение?
Чарльз все еще не смотрел на нее.
— Не всё ли равно, — возразил он.
— Нет, не всё равно. Я хочу знать.
Он немного помолчал, потом резко повернулся к ней:
— Это твой дед, благодари его. Тебе этого достаточно?
Из-за давнишнего семейного конфликта Фрэнсис никогда не видела своего деда в лицо. Для нее он был туманной фигурой из ее фантазий, древним стариком с седыми волосами и свирепым лицом, который сидел с недовольной физиономией в кресле в своем загородном поместье, будучи в разладе с собой и со всем миром. Фрэнсис задавалась вопросом, почему он вступился за внучку, которую не знал и которая к тому же являлась дочерью ирландской католички.
— Как он вообще узнал об этом? — спросила она растерянно.
— Я сказал ему, — ответил коротко Чарльз.
— Ты? Но я думала, что вы уже двадцать лет…