Дом сестер

Виктория бегала вокруг как рассерженная кошка. Потом она указала на Петера:

— Он хотел меня изнасиловать! Здесь, в сарае, только что! Ему это почти удалось. Мне едва удалось вырваться!

Петер ничего не сказал.

— К сожалению, я кое-что слышала, Виктория, — ответила Фрэнсис, — поэтому оставь свои лживые истории.

— Но я говорю правду!

Петер молча прошел мимо них и исчез в доме.

— И ты не хочешь привлечь его к ответственности? — кричала Виктория своей сестре. — Позволишь остаться безнаказанным?

— Я не собираюсь играть с тобой в твои игры. Мне жаль, что я слышала слишком много. Мне не хотелось стать свидетелем этого недостойного театрального представления. Ты вела себя невыносимо. Я еще никогда не встречала женщину, у которой было бы так мало гордости и достоинства. Как ты могла настолько потерять самообладание?

Виктория, взвизгнув, попробовала вцепиться в лицо Фрэнсис. Она впала в безумие, жестоко униженная и рассвирепевшая, как раненый зверь. Фрэнсис в последний момент удалось схватить Викторию за руки и вывернуть их назад.

— Ты потеряла рассудок, — крикнула она. — Приди, наконец, в себя! — Про себя же растерянно подумала, что они борются друг с другом, как школьницы, хотя обеим уже за пятьдесят…

Это показалось ей настолько нелепым, что Фрэнсис готова была отпустить Викторию, но она не знала, что еще может выкинуть ее сестра. Она лишь надеялась, что Лора не проснется именно сейчас и не выйдет в сад; она была бы шокирована, увидев двух сцепившихся в схватке зрелых женщин…

В конце концов Виктории удалось освободиться. Она уже выглядела совершенно иначе — бледное лицо, обескровленные губы, растрепанные волосы, падающие на лоб. Она была опасна. С ней нельзя было говорить, она просто ничего не слышала.

— Ты крыса, — тихо сказала Виктория. — Мерзкая, ревнивая, завистливая маленькая крыса!

Было так странно, что она внезапно перестала кричать… Теплый весенний вечер, казалось, мгновенно утерял тепло и мягкость. Из травы поднимался холод. Фрэнсис знобило.

— Крыса? — повторила она вопросительно, словно у нее были проблемы со слухом.

— Тебе всегда доставляло удовольствие меня унижать. — Виктория говорила все так же тихо. — Потому что у меня есть то, чего нет у тебя. Петер меня поцеловал. Он был очень страстным. Я разбудила в нем то, что ты не смогла разбудить ни в одном мужчине.

Фрэнсис почувствовала легкое головокружение.

— Пойду в дом, — сказала она. — Не хочу это слышать.

Виктория не спеша последовала за ней.

— Но речь ведь идет вовсе не о Петере, я права?

— Я тебя больше не слушаю, Виктория!

Фрэнсис вошла в кухню. На плите подгорал суп. Не обратив на это никакого внимания, она пересекла помещение и вышла в коридор. Виктория шла за ней по пятам тихой, злой тенью.

— Что тебя травит, Фрэнсис, что тебя травило все эти годы, так это мысль о Джоне. Поэтому ты теперь не можешь простить мне и Петера.

«Как ей это только пришло в голову? — спрашивала себя Фрэнсис. — Она полная психопатка».

— Потому что тебе во второй раз приходится увидеть, как я получаю то, что ты не можешь получить.

— Не говори чепуху. — Фрэнсис заглянула в столовую, в гостиную, надеясь найти там Петера. Куда он делся? Может быть, сломя голову умчался из Уэстхилла?

— Ты так и не пришла в себя после того, как я его у тебя увела. Тебе до сих пор снятся кошмарные сны. Ты все еще видишь меня в белом платье невесты. А рядом — его. И он мне улыбается.

Головокружение усилилось.

— Прекрати, Виктория! Я советую тебе, прекрати! — Фрэнсис медленно поднялась по лестнице.

— Для тебя это было так тяжело… Вскрылась старая рана. Отец любил меня больше, чем тебя. И потом еще Джон… Тебя это свело с ума, Фрэнсис, тогда, в ту ночь. Ты не спала ни одной секунды, не так ли? Ты все время думала о том, чем мы с ним занимаемся… Как он гладит мое тело, играет с моими волосами… Ты представляла себе, как его руки обхватывают мои груди…

Прошло столько времени… Целая жизнь!

Яд медленно распространялся в ней, постепенно проникая в каждый уголок ее тела. То превосходство, которое она ощущала в саду по отношению к визжащей Виктории, исчезло. Почему же у нее так кружится голова? Это делало ее слабой перед тихой, но разъяренной сестрой.

— Иногда я спрашиваю себя, как ты жила все эти годы, зная, что мы живем вместе. Говорим. Смеемся. Что каждую ночь он приходит в мою постель…

— Петер! — крикнула Фрэнсис.

Хорошо, что ее голос звучит еще так сильно… Но никто не ответил. Она заглянула во все комнаты и в последнюю очередь — в его. Петера нигде не было. Но перед его кроватью стояла пара туфель. Это были старые туфли Джорджа, которые ему дала Фрэнсис.

— Он был очень нежным, — сказала Виктория.

Ее глаза светились. Она говорила так мягко, будто в ее словах был мед, а не яд.

Фрэнсис распахнула дверь платяного шкафа. Вещи, которые он носил — также принадлежавшие Джорджу, — все еще висели в шкафу, но их он и так не взял бы с собой. Она открыла вторую дверцу шкафа. Несколько рубашек и пуловеров лежали тщательно сложенные на полках. Говорило ли это о том, что он должен вернуться?