Дом с шести до полуночи

– …спокойно… ничего не надо делать… само всё сделается… само…

Миша убегает в темноту ночи, прячется в тень, вот теперь-то Ашима никто не тронет, никто-никто, вот теперь-то всё хорошо будет, вот теперь…

– Ашим!

Миш Ашима окликает.

Тишина.

– Ашим?

Снова тишина.

Нет Ашима.

Нет.

– Ашим!

А Ашима – нет.

– Отбой.

– Что такое?

– Отбой.

– Вы взяли его?

– Нет.

– Но… тогда почему…

– Он сам себя извел.

– В смысле?

– Додумался тоже… в тень ушел…

…способны только к существованию в окружении света…

– Аши-и-и-им!

Убийство в доме

– Господин дворецкий… у нас в доме… убийство.

– Что вы говорите? – дворецкий смотрит на меня, глаза навыкате, – что?

– Э-э-э… убийство. В доме. В библиотеке.

Дворецкий подскакивает необычайно резво для своей необъятной фигуры, всплескивает руками:

Черт подери, только этого нам еще не хватало! Хозяин будет с минуты на минуту… Кто-нибудь еще знает?

– Э-э-э… только вы и я.

Дворецкий подозрительно смотрит на меня, будто думает, а не убрать ли меня, как свидетеля. Наконец, обреченно взмахивает рукой.

– Давайте… скорее, скорее, уберем его… пока не видит никто…

– К-как уберем?

– Обыкновенно, как… не знаю, как… чер-р-рт, я вообще не знаю, как убийство убирать… а вот… пакет давайте какой-нибудь… нет, коробку… нет, пакет… нет…

Наконец, останавливаемся на пакете для хлеба. Осторожно, бочком-бочком подбираемся к библиотеке, спохватываемся, что с собой даже ружья не взяли, да какое ружье, можно подумать – убийство убивают из ружья…

Шепотом заглядываем в комнату, готовые в любой момент отпрянуть. Убийство сидит на столе, смотрит на нас – без глаз, без лица – смотрит. Набрасываю мешок, что я делаю, что делаю, во сейчас оно меня на кусочки порвет, как во сне слышу крики дворецкого, мешок, мешок завязывай, идиотина, мешок, мешок…

Дворецкий мясистыми пальцами перехватывает у меня веревку, завязывает мешок, переводит дух.

– Обошлось…

– Погодите-погодите, не обошлось… дальше-то куда это девать прикажете?

– Э-э-э… в мусор выбросить…

Спохватываюсь:

– А если вылезет?

– Слушайте, ну и задачка… – дворецкий обреченно смотрит на меня, подскакивает, подброшенный звонком в дверь, – всё, хозяин пришел… ну, сейчас нам всем будет…

Ни с того ни с сего дворецкий сует мне в руку пакет с убийством, выталкивает меня через черный ход. Скольжу на крыльце, подернутом первым снегом, отчаянно соображаю, что делать дальше, бреду в темноту улицы, подсвеченной тусклыми фонарями…

– Малец, ты чего?

С размаху врезаюсь в полицейского, последний оторопело смотрит на ношу в моей руке.

– Это чего у тебя такое?

– Э-э-э…

Понимаю, что нельзя молчать, понимаю, что сейчас придется сказать всё, всё, всё…

– У меня тут… убийство.

– Че… чего?

– Убийство… в доме у нас было… а мы его в мешке вынесли… а-а-а-а-а… а не подскажете, куда его…

– А, так это за городом место одно есть… пошли, малец…

Идем куда-то в темноту зимнего вечера, полицейский недовольно бормочет, замучились мы с этими убийствами, лезут и лезут…

Добираемся до заснеженной пустоши на окраине города, страж порядка подводит меня к заброшенной шахте, которая кажется бездонной, подхватывает мой мешок, бросает в черноту.

– Все, малец… избавились… а ты не робкого десятка, я смотрю…

– Спасибо, сэр.

– А то давай к нам работать… а то наши молодчики вообще ни в какие ворота не годятся, я ему говорю, убери убийство, а он у двери встал, руки трясутся…

– А-а-а, с-спасибо… подумаю…

– А то такой парень смышленый, и в слугах пропадает…

Возвращаюсь домой, только на кухне чувствую, как пробирает мелкая дрожь. Оглядываюсь на кухарку, ожидаю трепку, трепка не начинается, кухарка спешит ко мне, замерз, бедный, наливает мне говяжий суп – догадываюсь, что дворецкий с ней поговорил…

– А теперь… никто не умрет?

Смотрю на кухаркину дочурку, сидит в уголке, смотрит на меня огромными глазешками:

– А теперь… никто не умрет?

Меня передергивает:

– Ну что такое говоришь, малява… все хорошо будет, с чего нам умирать…

– …а убийство…

– …а нет уже никакого убийства.

– Нет-нет?

– Нет-нет, что ты…

– Ну что, парни… убийство.

Смотрю на начальника полиции, что-то подсказывает мне, что дело серьезное.

– И… где?

– Флит-стрит восемьдесят восемь. На перекрестке.

– Уже седьмое за неделю, – вырывается у меня, – откуда их… столько?

– Похоже, поналетели из теплых краев, – говорит Винстон, похоже, просто так, чтобы что-то сказать.

– А может, с севера, – добавляет кто-то.

Шеф хмуро смотрит на нас, – спохватываемся, покорно идем к указанному перекрестку. Идем все разом, кто знает, какое убийство окажется на этот раз. А в прошлую пятницу мы все всемером не могли сдвинуть эту огромную тушу.

– А что… что делать будем? – спрашивает молоденький юнец, он здесь первый день.

Пожимаю плечами:

– Убийство уберем, что же еще.

– А оно нас… оно нас не съест?

– Что ты, они же не двигаются…

– А не укусит?

– Да не укусит, не укусит, не бойтесь…

– А то меня собака так цапнула, когда во двор чужой залез…

Тихонько думаю про себя, чего ты вообще в чужой двор полез, кто тебя туда звал, за яблоками полез по молодости, не иначе. Ладно, все мы такие были, я тоже был не сахар…