Дом с семью шпилями

Никогда еще старый дом не казался таким печальным бедной Гепзибе, как в то время, когда она исполняла это горестное поручение. Она проходила по истертым половицам коридоров и отворяла одну обветшалую дверь за другой, поднимаясь по скрипучей лестнице и с ужасом оглядываясь вокруг. Ничего удивительного, если ей слышался шорох платьев покойников или чудились бледные лица, ожидавшие ее на площадке вверху лестницы. Нервы ее были потрясены предшествовавшей сценой. Разговор с судьей Пинчоном вызвал из забвения страшное прошлое, и оно камнем легло ей на сердце. Все истории, какие она слышала от теток и бабушек, пришли ей теперь на память, мрачные, страшные, холодные, какой по большей части была вся летопись рода Пинчонов. Они казались ей набором бедствий, повторявшихся в каждом последующем поколении, имевших один и тот же колорит. Но Гепзиба чувствовала теперь, будто судья, Клиффорд и она сама — все трое вместе — были готовы внести новое событие в фамильную летопись, более злодейское и горестное. Она не могла освободиться от предчувствия чего-то небывалого, что должно было скоро свершиться. Нервы ее были расстроены. Инстинктивно она остановилась у полуциркульного окна и посмотрела на улицу. Она была поражена, когда увидела, что все там оставалось таким же, как и накануне, и в предшествовавшие дни. Она переводила взгляд с одной двери на другую, изучала мокрые тротуары. Прищурив свои мутные глаза, она принялась рассматривать известное ей окно, в котором, как она угадывала, портниха сидела за работой. Гепзиба мысленно заручилась поддержкой этой незнакомой женщины. Потом ее внимание привлекла проезжавшая мимо карета; когда карета исчезла, на улице вдруг показалась знакомая фигура доброго дядюшки Венера: он плелся еле-еле, сражаясь со своим ревматизмом, который усилился под влиянием восточного ветра. Гепзиба желала, чтобы он шел еще медленнее, спасая ее от одиночества. Все, что могло на время оторвать ее от горестного настоящего, все, что отсрочивало на минуту ее неизбежную миссию, — все подобные препятствия были для нее отрадны.

У Гепзибы недоставало смелости противостоять собственным страданиям — как же ей, наверно, было тяжело обречь на страдание Клиффорда! Столь нежный по натуре своей и претерпевший столько бедствий, он мог пасть окончательно, сойдясь лицом к лицу с жестким, безжалостным человеком, который всю жизнь был его злым гением. Даже если бы между ними не было никакой вражды, то одно естественное отвращение глубоко духовной натуры к натуре тяжелой и невпечатлительной могло бы само по себе быть бедственным для первой — как если бы фарфоровая ваза, уже и без того надколотая, столкнулась с гранитной колонной. Никогда еще Гепзиба не давала такое верное определение характеру своего кузена Джеффри, — непоколебимый и бесцеремонный, он не гнушался добиваться своих эгоистических целей дурными средствами. Это казалось Гепзибе тем ужаснее, что судья заблуждался касательно тайны, которой будто бы обладал Клиффорд. А так как судья требовал от Клиффорда невозможного, то Клиффорд, не будучи в состоянии удовлетворить его, неизбежно должен был погибнуть. В самом деле, что станет с мягкой, поэтической натурой Клиффорда в руках такого человека? Она будет сокрушена, раздавлена и совершенно уничтожена!

У Гепзибы мелькнула мысль, не знает ли Клиффорд и в самом деле чего-нибудь об исчезнувшем богатстве покойного дяди, как полагал судья. Она припомнила некоторые неопределенные намеки со стороны брата, которые — если только это предположение не совсем нелепо — могли быть истолкованы таким образом. Он мечтал иногда о путешествиях в чужих краях, грезил о блистательной жизни на родине и строил великолепные воздушные замки — для осуществления всех этих планов и надежд требовалось несметное богатство. Если бы это богатство было в ее руках, с какой бы радостью она отдала бы его своему чуждому сострадания родственнику, чтобы тем самым купить Клиффорду свободу и заключение в этом старом печальном доме. Но она была уверена, что планы ее брата так же мало основывались на действительности, как намерения ребенка касательно его будущей жизни, которые он высказывает, сидя в маленьком кресле подле своей матери. Клиффорд имел в своем распоряжении только фантастическое золото, а оно было не нужно судье Пинчону!