Дом с семью шпилями

Этому ненастному дню не суждено было пройти без приключения. Последние звуки музыки Элис Пинчон (или Клиффорда, если мы можем приписать ему игру на инструменте) были прерваны резким звоном колокольчика в лавке. На пороге послышалось шарканье сапог, потом кто-то тяжело зашагал по полу. Гепзиба помедлила с минуту, чтобы закутаться в полинялую шаль, которая служила ей защитой от восточного ветра в продолжение сорока лет. Но знакомый ей звук — не кашель и не кряканье, а что-то вроде бульканья в груди — заставил ее броситься вперед с тем свирепым испугом, который свойственен женщине в случае крайней опасности. Наша бедная нахмуренная Гепзиба выглядела поистине ужасно. Но посетитель спокойно затворил за собой дверь, положил шляпу на конторку и встретил хозяйку с самым благосклонным выражением лица. Предчувствие не обмануло Гепзибу. Перед ней стоял не кто иной, как судья Пинчон, который, безуспешно попытавшись войти в дом через парадную дверь, решился проникнуть в него через лавочку.

— Как поживаете, кузина Гепзиба? И как переносит эту ужасную погоду наш бедный Клиффорд? — начал судья, и — хотя это покажется странным — восточная буря была пристыжена, или по крайней мере немножко присмирела от его кроткой и благосклонной улыбки. — Я решил зайти и спросить вас еще раз, не могу ли я что-нибудь сделать для его или для вашего спокойствия.

— Вы ничего не можете для него сделать, — ответила Гепзиба, стараясь подавить свое волнение. — Я сама забочусь о Клиффорде. У него есть все, что ему необходимо.

— Но позвольте мне сказать вам, милая кузина, — возразил судья, — что вы ошибаетесь, — при всей вашей любви и нежности, конечно, и самых лучших намерениях, — но все-таки вы ошибаетесь, держа своего брата взаперти. Клиффорд, увы, и без того прожил слишком долго в уединении. Позвольте ему теперь сблизиться с обществом, хотя бы со своими родными. Разрешите мне увидеться с Клиффордом, и я вам отвечаю, что эта встреча произведет на него самое приятное впечатление.

— Вам нельзя видеть его, — ответила Гепзиба. — Клиффорд со вчерашнего дня не покидает постели.

— Как! Он болен? — воскликнул Пинчон с досадой или чем-то похожим на испуг. — О, в таком случае я должен, я хочу видеть его! Что если он умрет?

— Ему нечего опасаться смерти, — сказала Гепзиба и прибавила с колкостью: — Если только его не будет преследовать и не осудит на смерть тот самый человек, который когда-то давно так об этом хлопотал!

— Кузина Гепзиба, — сказал судья с чувством, доведенным почти до слезного пафоса в продолжение его монолога, — неужели вы не понимаете, как вы несправедливы, как враждебны и немилосердны в своем постоянном ожесточении против меня за то, что я вынужден был сделать по совести и по закону? Смогли бы вы, сестра его, проявить к нему больше любви в этом случае? И неужели вы думаете, кузина, что это не принесло мне никаких мучений? О, в моей душе поселилось горе, которое не покидало меня с того дня и до сих пор, несмотря на все благоденствие, которым одарило меня небо! И неужели вы думаете, что я не хотел, чтобы наш милый родственник, друг моей юности, эта нежная, прекрасная натура, этот человек столь несчастный и — нужно сказать — столь преступный, чтобы, одним словом, наш Клиффорд был возвращен к жизни и ее наслаждениям? Ах, вы плохо меня знаете, кузина Гепзиба! Вы плохо знаете это сердце! Оно трепещет теперь при мысли встретить его! Нет на свете другого человека (за исключением вас, да и вы не превзошли в этом меня), который бы пролил столько слез о бедном Клиффорде. Вы и теперь видите их. Никто так не радовался бы его счастью! Испытайте меня, Гепзиба! Испытайте меня, кузина! Испытайте человека, которого вы считали врагом своим и врагом Клиффорда! Испытайте Джеффри Пинчона, и вы увидите, как он предан вам!

— Во имя неба, — воскликнула Гепзиба, в которой этот поток нежностей со стороны человека в высшей степени жесткого возбудил только сильнейшее негодование, — ради самого неба, которое вы оскорбляете и которое удивляет меня своим терпением, оставьте эти уверения в привязанности к вашей жертве! Вы ненавидите Клиффорда! Скажите это прямо, как мужчина! В эту самую минуту вы лелеете в своем сердце какой-нибудь мрачный замысел против него! Скажите все начистоту! Или, если вы надеетесь преуспеть в нем, скрывайте его до тех пор, пока не восторжествуете! Но не говорите больше никогда о вашей любви к моему бедному брату! Я не могу выносить этого! Это когда-нибудь заставит меня позабыть обо всяком приличии! Это сведет меня с ума! Молчите! Ни слова больше! Иначе я брошусь на вас!