„Что ты ворчишь там себе под нос, Мэтью Моул? — спросил Сципион. — И чего ты смотришь на меня так косо?“ — „Ничего. Ты думаешь, что на тебя никто не должен косо глядеть? Ступай, скажи своему господину, что я иду, а если встретишь мисс Элис, его дочь, так передай ей от Мэтью Моула низкий поклон. Она вывезла из Италии смазливое личико — смазливое, нежное и гордое — эта Элис Пинчон“.
„Он говорит о мисс Элис! — думал Сципион, возвращаясь к своему господину. — Ему, видно, делать больше нечего, как только таращить на нее глаза!“
Нужно сказать, что этого молодого плотника Мэтью Моула мало кто понимал и любил в городе — не потому, впрочем, что о нем известно было что-нибудь предосудительное, и не потому, что он считался плохим и ленивым мастером. Отвращение (именно отвращение), с которым многие на него смотрели, было отчасти следствием его собственного характера и поведения, а отчасти передалось ему по наследству.
Он был внуком Мэтью Моула, одного из первых поселенцев города, прославившегося своим колдовством. Этот старик был казнен вместе с другими, подобными ему, но у народа остался суеверный страх, и многие были уверены, что эти мертвецы, наскоро брошенные в землю, способны подниматься из своих могил. В особенности толковали о старом Мэтью Моуле, который будто бы с такой же легкостью вставал из своей могилы, как обыкновенный человек с постели. Этот злой чародей, которого виселица, по-видимому, совсем не исправила, бродил ночами по дому, называемому Домом с семью шпилями, к хозяину которого он имел претензию. Дух, как видите, с упорством, которое было отличительной чертой живого Мэтью Моула, настаивал на том, что он — законный владелец места, где был построен дом. Он требовал, чтобы упомянутый поземельный доход с того самого дня, когда начали рыть погреб, был выплачен ему сполна, или же отдан сам дом; в противном случае он, мертвец, будет вмешиваться во все дела Пинчонов и причинять им вред даже по прошествии тысячи лет после его смерти. История, пожалуй, нелепая, но она не казалась невероятной тем, кто помнил, каким непоколебимым упрямцем был этот старик Мэтью Моул.
Внук колдуна, молодой Мэтью Моул, по общему мнению, унаследовал некоторые из подозрительных качеств своего предка. Странно сказать, сколько нелепых толков ходило в народе об этом молодом человеке. Говорили, например, что он может вторгаться в сны других людей. Одни утверждали, что глаза Моула обладают невероятной силой, благодаря которой он умеет проникать в умы людей; другие — что он может заставить любого думать по своему или, если ему угодно, послать человека к своему деду на тот свет; еще некоторые уверяли, что Моул одним взглядом способен уничтожить урожай хлебов и высушить ребенка, как египетскую мумию. Но больше всего молодому плотнику вредили во мнении общества врожденная осторожность и суровость характера, а также то, что он удалялся от церкви, навлекая на себя подозрения в еретических идеях.
После того как Сципион передал Моулу требование мистера Пинчона, плотник окончил небольшую работу, которую делал в то время, и отправился в Дом с семью шпилями. Это замечательное здание, несмотря на свою несколько устарелую архитектуру, было все еще одним из лучших городских домов. Тогдашний его владелец, Джервис Пинчон, однако же, не любил, как поговаривают, этот дом из-за тяжелого впечатления, произведенного на него в детстве внезапной смертью деда: тогда, подбежав к полковнику, чтобы взобраться к нему на колени, он заметил, что старый пуританин мертв. Повзрослев, мистер Пинчон посетил Англию, женился там на богатой леди и потом провел несколько лет отчасти на родине своей матери, а отчасти в разных городах Европейского материка. В этот период наследственный дом был предоставлен в распоряжение одного родственника, который взял на себя обязанность сохранять его в первоначальном виде. Это обещание выполнялось им так хорошо, что теперь, приближаясь к дому, плотник не замечал в нем никаких признаков повреждения. Семь шпилей стремились вверх, гонтовая крыша была непроницаема для дождя, а блестящая штукатурка покрывала стены и сверкала в лучах октябрьского солнца так, как будто была положена всего неделю назад.
С первого взгляда было заметно, что дом населяет большое шумное семейство. Через ворота въехал на задний двор большой воз с дровами; дородный повар стоял у боковой двери и торговался с селянином о цене на несколько привезенных им в город индеек и кур. Время от времени горничная выглядывала из окна нижнего этажа. А в открытом окне второго этажа видна была склонившаяся над горшками прелестных чужеземных цветов молодая леди, тоже чужеземная и столь же прелестная. Ее присутствие сообщало невыразимое очарование всему зданию.
На переднем шпиле находились солнечные часы. Плотник, подойдя ближе, поднял голову и посмотрел на них. „Три часа! — сказал он сам себе. — Отец говорил, что эти часы были поставлены незадолго до смерти полковника. Как верно показывают они время тридцать семь лет!“