Дом с семью шпилями

— Да-да, дитя мое, может быть, и умер! — проговорила Гепзиба с неприятной глухой усмешкой. — Но в старых домах, как этот, мертвые любят селиться! Сами увидите. Итак, раз после всего, что я вам сказала, вы не утратили решимости… Мне приятно, дитя мое, видеть вас в своем доме, каков бы он ни был. — И с этим умеренным, но не совсем холодным уверением в своем гостеприимстве Гепзиба поцеловала девушку в щеку.

Они спустились по лестнице, где Фиби приняла самое деятельное участие в приготовлении завтрака. Хозяйка дома между тем стояла возле нее. Она и хотела бы помочь девушке, но чувствовала, что своей неловкостью только помешает делу. Фиби и огонь, на котором грелся чайник, были одинаково яркими и веселыми. Гепзиба смотрела на свою родственницу так, как будто та была из другого мира; впрочем, она не могла не восхищаться проворством, с каким ее новая сожительница готовила завтрак и управлялась со всеми старинными кухонными принадлежностями. За что бы она ни взялась, все у нее получалось без заметного усилия. Кроме того, она напевала себе под нос, и ее песни были чрезвычайно приятными для слуха. Эта природная певучесть делала Фиби похожей на птичку в тени дерева и внушала наблюдателю мысль, что поток жизни струится через ее сердце, как иногда ручеек струится через прелестную долину. Она обнаруживала веселость деятельного характера, который находит радость в своей деятельности и потому сообщает ей особенную прелесть.

Гепзиба достала несколько старых серебряных ложечек с фамильным вензелем и китайский чайный сервиз, расписанный грубыми фигурами людей, птиц и зверей, окруженных таким же грубым ландшафтом. Эти нарисованные люди жили, по-видимому, очень весело посреди своего блистательного мира, краски которого нисколько не полиняли, хотя чайник и чашки были так же стары, как и сам обычай пить чай.

— Эти чашки были даны в приданое вашей прапрапрапрабабушке, — сказала Гепзиба Фиби. — Она была из очень хорошей семьи — Давенпорт. Это были едва ли не первые чашки, какие только появились в нашей колонии, и если бы одна из них разбилась, то, мне кажется, я бы не пережила этого… Но что за глупость говорить такое о чашках, когда я сама вынесла столько разных горестей!

Чашки, которыми не пользовались, вполне возможно, со времен молодости Гепзибы, покрылись пылью, но Фиби смыла ее с них с такой заботой и осторожностью, что удовлетворила даже саму обладательницу этого сокровища.

— Какая вы, однако, ловкая хозяюшка! — воскликнула она, смеясь и в то же время так страшно хмуря брови, что ее смех был похож на сияние солнца под грозовой тучей. — Неужели вы и в других делах такая же мастерица? Так ли вы хорошо управляетесь с книгой, как с чашками?

— Не думаю, — ответила Фиби, смеясь над простодушным вопросом Гепзибы. — Но прошлым летом я была школьной наставницей в нашей деревне и могла бы оставаться до сих пор в этой должности.

— А! Да это чудесно! — воскликнула, повернувшись на своем стуле, Гепзиба. — Но эта способность передалась вам от матери. Я не знаю ни одного Пинчона, который был бы мастером в книжном деле.

Странно, но тем не менее справедливо, что люди так же, или даже больше, тщеславятся своими недостатками, как и достоинствами. Гепзиба при любом удобном случае заявляла о природной нерасположенности Пинчонов к наукам и считала ее наследственной чертой. Может быть, так и было в действительности.

Родственницы еще не окончили завтрак, как из лавочки послышался резкий звонок, и Гепзиба поставила на стол недопитую чашку чая с таким мрачным отчаянием, что на нее и впрямь жаль было смотреть. В занятиях не по вкусу второй день обычно бывает для нас тяжелее первого: мы возвращаемся к делу со всей раздражительностью, в которую нас привели предшествовавшие неприятности. По крайней мере Гепзиба была совершенно уверена, что никогда не привыкнет к этому сердитому звяканью колокольчика. В который бы раз она его ни слышала, он всегда потрясал своей неожиданностью и резкостью ее нервную систему. Особенно в эту минуту, когда, глядя на старинный китайский фарфор, она услаждала себя мыслями о знатности своего рода, — особенно в эту минуту она чувствовала невыразимое отвращение при мысли о том, что ей придется иметь дело с покупателем.

— Не беспокойтесь, милая кузина! — сказала Фиби, вскочив с места. — Сегодня я буду торговать.

— Ты, ребенок! — воскликнула Гепзиба. — Что смыслит деревенская девочка в таких делах?

— Да кто же, если не я, занималась продажей всех хозяйственных припасов в нашем деревенском амбаре? — возразила Фиби. — У меня даже была будка на ярмарке, и я торговала в ней лучше всякого другого. Этому и учиться нечего — все зависит от сметливости. Вот увидите: я такая же ловкая торговка, как и хозяйка.