Дом с неизвестными

– Парнишку звали Валькой. Мучился, бедолага, кровью харкал. Просил мамане передать, чтоб не серчала, – с сожалением поведал Петерис. – Он же подтвердил, что магазин пришел брать с Бароном. И выдал его последнего подельника, которого звали Петрухой.

– А что за Петруха? – подал голос Егоров.

– О нем ничего не известно. Только прозвище и странное имя.

– Какое имя?

– Умиравший паренек назвал его Равелем. Возможно, он ошибся, потому что Равель – фамилия.

– Фамилия? – переспросил Иван Харитонович.

– Да. Жозеф Морис Равель – слышали о таком? Это известный французский композитор и дирижер.

Старцев изумленно вскинул брови, на что латыш заметил:

– Не удивляйтесь, мы с супругой любим классическую музыку, когда есть возможность, посещаем концерты и знаем почти всех известных композиторов.

– Если так, то найдем, – задумчиво проговорил Василий Егоров. – Не думаю, что в Москве много людей с таким именем.

– Скорее всего, он один…

Из караульного помещения в курилку вернулся Васильков.

– Бойко с Баранцом уже в Управлении. У них важные новости, они ждут нас.

Сыщики засобирались. Поблагодарив Петериса за информацию, они попрощались с ним и, усевшись в машину, помчались на Петровку…

Глава пятнадцатая

Москва, Петровка, 38 – Народный комиссариат пищевой промышленности СССР; август 1945 года

С Нижних Котлов до Петровки ехали непривычно долго. После победы над гитлеровской Германией в Москву вернулась нормальная мирная жизнь со всеми положенными ей атрибутами: со счастливыми лицами граждан, с сотнями строек, с новыми школами, больницами, кинотеатрами, с нескончаемыми потоками транспорта по отремонтированным дорогам.

На подъезде к Добрынинской площади остановились в заторе. Августовское солнце перевалило зенит, нещадно нагревая асфальт и крыши автомобилей. На ходу спасал легкий ветерок, а тут хоть раздевайся догола. Невыносимая духотища! В кабине все равно что в русской бане. Покуда стояли, Старцев приоткрыл правую дверцу, водитель – левую. Закурили…

– Хороший мужик, – вздохнул Васильков.

И все без подсказок поняли, о ком он.

– Невозмутимый, как тяжелый танк, – с улыбкой подтвердил Егоров.

Тут и Старцев не удержался:

– Чего же тот бандит такого наговорил, что Озолс его в ответ покалечил?

– Может, и не наговорил, а совсем наоборот – молчал, как каменный истукан.

Васильков поглядел на товарищей.

– Так что ж, за это калечить? Разве можно?

– Калечить, конечно, не следовало. Но, вообще, Саня, это сложный вопрос.

– В чем же его сложность? – искренне подивился тот.

– Сложность в том, что иногда приходится воздействовать на несознательных граждан ради получения нужных сведений. Есть у нас такое понятие, как «оперативная необходимость». Слыхал о такой?

– Пока нет.

– Ну, представь, прихватил ты потомственного бандюгана из лютой шайки, – вновь подключился к разговору Старцев. – С ним все ясно – любоваться ему синим небом в клеточку до самой старости. А шайка его продолжает лютовать на свободе, козни всякие строит трудовому народу. И каждая минута на счету, потому как есть железная уверенность: ближайшей ночью убьют кого или вооруженный налет организуют. И вот тогда приходится включать «оперативную необходимость» – выбивать из него показания относительно социально чуждых элементов и их антинародных планов.

– Так это же незаконно, – уже без удивления, а скорее по инерции продолжал Александр.

Движение по Люсиновской улице возобновилось. Захлопнув свою дверцу, Иван пояснил:

– Незаконность незаконности рознь. Выбивая важные сведения, мы спасаем чьи-то жизни и народное имущество. А вот когда дубасят тех, кто уже осужден, получил справедливое наказание и отбывает срок – это мне тоже дико, противно и непонятно…

Служебная «эмка» резво выскочила на Добрынинскую площадь, повернула на Большую Полянку и помчалась к центру Москвы…

* * *

Настоящую «оперативную необходимость» некоторые служаки из НКВД подменяли безнаказанной вседозволенностью. Тот же Егоров как-то рассказал товарищам занимательную историю о герое Гражданской войны Иннокентии Байкалове.

Родился он в семье бедняка в селе Батурино Херсонской губернии. В начале Первой мировой войны призвался в армию. В составе корпуса генерала Баратова участвовал в походах и боевых действиях на территории Турции и Персии. Воевал храбро. За проявленный героизм был награжден двумя Георгиевскими крестами и направлен в школу прапорщиков. После получения офицерского чина продолжил службу в действующих войсках, Февральскую революцию встретил в звании штабс-капитана.

Покинув разлагавшуюся армию, Иннокентий вернулся в родную станицу. Однако мирной жизни так и не дождался – через несколько месяцев пришлось делать выбор.

Лозунги большевиков оказались наиболее привлекательными, и бывший штабс-капитан Байкалов стал под знамена нарождавшейся Красной Армии. Здесь он тоже не потерялся – воевал на различных фронтах, командовал батальоном, полком и дивизией. Заслужил два ордена Красного Знамени и наградной «маузер».