Дом с химерами

– Чертов дом! – бормотал режиссер. – Недаром Жабик свалил… И врал, что видел… этого! Дятел! А Глебыч где? Куда делся? – Он остановился затаив дыхание – ему послышался звук – не то стон, не то шорох… – Да что же это такое… Глебыч! – закричал он. – Ты где?

Откуда-то снизу раздался неясный крик. Виталий попятился, еще секунда, и он бросился бы вон из проклятого дома, но тут он явственно услышал:

– Виталя, я на лестнице! Захлопнулась дверь!

– Какая дверь? – обрадовался режиссер. – Где?

– Последняя слева!

Вербицкий потянул за ручку, и дверь нехотя открылась.

– Ты чего, Глебыч? Она же не заперта!

Глеб выбрался наружу.

– Черт ее знает, Виталя! Не открывалась!

– Что случилось, Глебыч? С какого перепугу тебя туда понесло? Что там, кстати?

– Проверил дом… На всякий случай… – Глеб не собирался рассказывать другу о ночной истории. – Там чердак, дверь закрыта. Хотел открыть, но погасла свечка, и я… вот. Колено зацепил, черт! Этого только не хватало!

– Ты мне смотри, с коленями. Тебе танцевать! Нашел чего?

– Ничего. В одной конуре есть диван, так что милости просим, когда погонят.

– Привидений нету?

– Не видел, – сказал после паузы Глеб.

– Жаль, жаль… Где им быть, беднягам, в двадцать первом веке, как не тут? Последний приют.

– Виталя, а ты как вошел? – вдруг спросил Глеб.

– А ты чего не запираешься? – ответил вопросом на вопрос режиссер.

– Я заперся… Запер входную дверь на щетку!

– Глебыч, ты чего? Входная дверь была открыта!

– Но я же помню… – пробормотал Глеб.

– Пошли посидим! Не заморачивайся, нам ли воров бояться? Сейчас Жабик подгребет, забежал в сельпо к Валентине, соскучился. Кстати, Глебыч, рекомендую! Классная баба – добрая, веселая, жратвы завсегда принесет. Что с тобой, Глебыч? Как неродной, чес-с-слово! Случилось чего?

– Все в порядке, – ответил Глеб, мучительно пытаясь вспомнить, запер ли входную дверь. Он мог бы поклясться, что запер…

Внизу хлопнула дверь, раздался топот.

– Жабик! – обрадовался режиссер. – Комплект. Где парадная скатерть и столовое серебро?

Жабик оказался невысоким тощим парнем, большеротым, с круглыми зеленовато-желтыми глазами слегка навыкате. Жабик и есть.

– Рад, рад! – Он сердечно пожал Глебу руку. – Петр Зосимов. Как же, как же, наслышаны, прожужжены в ушах и проедены до дырок в мозгах! Насчет гениального таланта из-за бугра. Валентина интересуется, между прочим, спрашивала, надолго ли. Так что, уступаю пальму, так сказать. Как тебе в Приюте? Не страшно? – Что-то было в его голосе…

Глеб пожал плечами.

– А я скучаю… Мы называли его «Приют»! Дом, домина! И сердце ноет и болит! Лучшие годы отданы и проведены… Сколько воспоминаний, сколько выпито и ро́злито! Какие компании! Это же охренеть, сколько всего было! Я занимал партаменты с диваном… – он бурно вздохнул. – Эх, жизнь-жестянка! Ляля Бо тоже тут обиталась… пока не вышла замуж. Мы ее пугали привидениями, она визжала, как недорезанная.

– Ляля Бо? – переспросил Глеб.

– Сценическое имя, – хихикнул Жабик.

– На самом деле Ирка Евстигнеева, – объяснил режиссер. – Мамаша на свадьбе развлекала нас байками из ейного детства – оказывается, Евстигнеева, будучи младенцем, все время ныла и жаловалась: «Ляля бо!» То есть якобы наподдали ей. Так и прижилось в коллективе – Ляля Бо!

…Они снова хорошо сидели. Рот у Жабика не закрывался, анекдоты, дурацкие истории, театральный фольклор – все это сыпалось из него, как горох из рваного мешка. Виталя с отеческой гордостью подмигивал Глебу – вот, мол, мои кадры!

Глеб молчал, пил, оглушая себя водкой, полный беспокойства, причины которого не мог объяснить. Подумаешь, дверь! Ну, забыл, бывает, бывало и раньше. Какой идиот сюда полезет, брать здесь нечего. Дом… – Невольно он подумал о доме с большой буквы, как и Жабик… Дом! «Приют лицедея». Дом стоял заколоченный, Виталя оторвал доски, и он, Глеб, отпер дверь здоровенным ключом… Здесь никого не было… И нет! Он старался не думать о том, что дверь на чердак захлопнулась неким странным образом, и если бы не Виталя, он бы умер там с голоду. Что ты несешь, дурак, оборвал он себя. Выбрался бы! Выломал бы эту чертову дверь и выбрался бы!

– А чего Дом? Домина классный! Личность! – рассуждал уже изрядно на взводе Жабик. – Столько видел всего! Двести лет! Страшно подумать. Здесь любили, трахались, убивали, предавали… Жуть! Полно скелетов по шкафам.

– Какие шкафы, Петруччо! Ты чего? Здесь нет шкафов, здесь вообще ничего нет! – возразил режиссер.

– Фигура речи, Виталя. Не в шкафах, а в стенах – во сколько! – Он развел руки в стороны. – Скелеты в стенках… И в подвале!

– Так, этому больше не наливать! – скомандовал режиссер, накрывая стакан Жабика ладонью. – Не будем переводить продукт.

– Ни фига ты, Виталя, не понимаешь… матерьялист проклятый! А вот Глебыч меня… очень даже! Правда, Глебыч?

Он смотрел на Глеба своими круглыми выпуклыми глазами, и были в них ожидание, азарт, любопытство.

Глеб пожал плечами и взял стакан…