– У вас что, хозяйка, и спичек нет?.. – поинтересовался Бакшеев, сдерживая раздражение и чуть ли не вслепую пробираясь захламленным коридором.
– Отчего ж нет?.. – равнодушно отозвался всё тот же дребезжащий голосок. – Есть спички. Такой костёр могу развести, что куда там Наполеону в 12-м…
Жёлтая вспышка ослепила Бакшеева.
– Ваня, не двигаться! Замри! – не оборачиваясь, прорычал капитан Ухватову, и без того застывшему позади, у порога.
– Да я и так умер, – чуть слышно просипел опер.
– Ну и как это понимать, гражданка? – Бакшеев огляделся и утёр мигом вспотевшее лицо.
– А так и понимать, гражданин начальник, – удовлетворённо прокряхтела взрывоопасная – то есть вся обвешанная брусками тротила, – старушка, шаркая из коридора обратно на кухню. – Или, как вас там теперь правильно называть, господин?.. Так и понимать, что пришёл конец вашей американской деспотии. Потому, что не так мы воспитаны Родину любить, как вы теперь. Не по прейскуранту. Так что стоять я буду до конца! А вы присаживайтесь, – кивнула старушка на табурет в дальнем углу кухни.
Бакшеев послушно сел, а опасная старуха, оправив набитую брусками тротила жилетку, продолжила:
– Гостить вам теперь у меня, как я понимаю, долго. У нас же власть с террористами переговоров не ведёт. Куда ей, когда она сама с собой договориться не может. Так что…
Тем временем снаружи дома Шатурова
Вернувшись после того, как отогнал машину с «чопиком», запертым в ней, Ильич нашёл Арсения на месте происшествия за спинами начальства.
– Ты машину куда отогнал? – не оборачиваясь, спросил капитан.
Спросил вполголоса, чтобы ненароком не обратить на себя внимания этого самого начальства.
– Да тут, в проходном, а что?..
– А то, что в случае, если нас всё-таки привлекут к расследованию, этот «чопик» будет единственным показателем нашей с тобой активности. Больше нам тут ничего не светит, – кивнул капитан на мощное зарево прожекторов, в котором тут и там чернели бронежилеты. – Просто не пройдём.
– Ну почему?.. – возразил ст. лейтенант. – Не светит? Ещё как светит. Особенно, если это будет расследование нашего с тобой служебного несоответствия. Больше, кстати, твоего…
Точилин рывком развернул ст. лейтенанта к себе: «Ты, что, Брут?!». Ильич сокрушённо всплеснул руками:
– А что я? Я человек подневольный, казённый. Вы принудили умыкнуть свидетеля в корпоративных интересах. Живого человека про запас?! – картинно ужаснулся Ильич, закрыв лицо ладонями.
– Ладно, кончай пантомиму. Пошли, в самом деле, запротоколируем наш НЗ. В протокол свидетельских показаний, – ворчливо уточнил Арсений. – Всё равно из-за их спин сейчас ни шиша не увидишь, – кивнул он на «Волгу» и джип с логотипом ЦСН, возле которых происходила служебная суета.
– А потом что?.. – спросил ст. лейтенант Кононов. – Отпустим, если что?
– Потом, – назидательно постучал пальцем капитан Арсений Точилин по философскому лбу ст. лейтенанта. – Потом, если что, отмажемся: мол, ничего существенного задержанный не сообщил, вот и не стали задерживать.
– А ну как сообщит? – отмахнулся от его пальца Ильич. – Чего существенного?
– Не накаркай!
Связываться с этим делом Арсению хотелось всё меньше, но согласно печальному опыту падения бутербродов Кононов таки напророчил. Следы нового – чтоб не сказать «очередного», – преступления они обнаружили уже на подходе к углу, за которым ст. лейтенант Кононов оставил их служебную «семерку».
– Фадей?.. – запнулся лейтенант, задержав подошву ботинка в дюйме от булыжников проходной арки.
Рельефная подошва едва не расплющила свежий пончик. Определённо свежий, поскольку и собаки, и их вожак в драповом пальто и летней соломенной шляпе ревниво следили за ногой Кононова с другого конца проходной. Румяных, масляно-рыжих пончиков в сахарной пудре рассыпано было не меньше чем с полкило.
– Фадей? – уже встревоженно позвал в гулкую пустоту проходной Ильич.
– Нет больше вашего Фадея, – заупокойным басом аукнулась гулкая пустота.
Наполнил её гулом всё тот же бомж в соломенной шляпе и чёрном пальто, трещавшем на теле центнерных габаритов. Войдя под арку проходной в окружении своей стаи, он повторил:
– Нет больше вашего Фадея, грохнули его.
Переглянувшись, Арсений с Ильичом бросились за угол.
Синяя «семёрка» со следами многочисленных испытаний и редкого ухода стояла там, где её и оставили, но с беспризорно распахнутыми дверями по левому борту. В задней дверце открывался вид на порожнее сиденье, где должен был оставаться пленённый «секьюрити». Из передней на мостовую выпросталась пара ног, неестественно вывернутых ступнями внутрь.
Ст. лейтенант Кононов протиснулся поверх обширного зада Фадея и нащупал в разрезе джемпера артерию над его ключицей.
– Что там? – нетерпеливо спросил капитан Арсений Точилин, едва не вырвав переднюю дверцу с мясом. – Жив?
– Что такое жизнь?.. – философски проворчал Ильич, подаваясь назад, и вытер лицо, пошедшее пунцовыми пятнами, своим вязаным шлемом. – Ничем не спровоцированная активизация аминокислот…
От этой сентенции сержант-водитель немедленно ожил и выкарабкался из машины.