Дом родной

«Уважаемый товарищ полковник! Обращаюсь к Вам с личной просьбой, имеющей, как мне кажется, общественное значение. В Вашей области работают товарищи, которые заинтересовались безалкалоидным люпином. Мой отец посвятил этому делу последнее десятилетие своей жизни. Он умер в эвакуации, не успев реализовать результаты своего научного труда, передал это мне. Переписку его со мною, как я узнал после войны, сохранила на Урале жена партизанского комиссара Швыдченки, уехавшая в конце войны к мужу в Вашу область. Оттуда же поступили запросы на мои старые военные адреса. Прошу Вас как своего старого командира и учителя помочь найти упомянутых людей.

Речь идет о люпине селекции моего отца, методом советских ученых — профессора Иванова и доцента Смирновой. Параллельно, этим же методом, был выведен немецкий сорт люпина «Вайка» немецким ученым Зенбушем. Это и освещается частично в прилагаемых материалах. Я работаю в Советской администрации в Германии по специальности. Занимаюсь проведением аграрной реформы.

Майор Н. П. Штифарук».

— Ну, що скажешь? — дробно засмеялся Федот Данилович.

— Пока ничего не пойму. Одно видно, что дело стоящее… Дайте мне почитать это все…

— Бери. А ты что, шпрехаешь понемногу? — с уважением спросил Швыдченко Зуева. — А я, понимаешь, так и не одолел.

— Разбираюсь. Со словарем попробую. Переведу.

— Со словарем. Да стоит ли морочить голову? Завтра и сам майор, молодой Опанасович, тут будет. Тот нам и расскажет всю премудрость с этой белой фасолькой.

И Зуев согласился. Но, придя домой, он не мог утерпеть и все же бегло просмотрел немецкие брошюрки и проспекты с цветными рекламными рисунками. Там были и знакомые ему белые с розоватым отливом семена, и зеленые пейзажи олеографической Германии, и желтые, как одуванчики, цветы, по форме похожие на маленькие пирамидальные тополя.

То, что он понял при беглом прочтении немецких брошюр, говорило о значении, которое придавали немцы этому растению. «…Отныне нам не страшна угроза войны на два фронта. Кормовая проблема для Германии навсегда решена. Солдат фюрера может воевать спокойно. Родина даст ему сколько угодно мяса, молока, масла…» — так захлебывался рекламный листок фирмы с желтеньким рисунком. Она предлагала по сходной цене семена, точь-в-точь такие, какие при вез Зуев в солдатском сидоре. Были и научные брошюры.

Все это подогревало любопытство Зуева. Но до сути дела он так и не мог докопаться. Правда, ждать приезда Штифарука, который разъяснит значение таинственного растения, оставалось не более суток.

На следующий день в Подвышков прибыл майор Николай Панасович Штифарук. Зуеву показалось, что он видел его не раз в дивизии полковника Коржа. Неброская, даже вахлаковатая была его фигура в гимнастерке и бриджах желтоватого английского сукна, в которые были воткнуты худые, как жерди, ноги. Прическа с глубокими залысинами, большой хрящеватый нос, по бокам которого расставлены большие, странные, озабоченные глаза, глядящие не на собеседника, а куда-то внутрь таинственного мира, известного только ему одному, хозяину этой неказистой фигуры.

Словом, если бы Зуев ничего о нем не слышал от Швыдченки и его семьи, если бы не почитал немецких рекламных проспектов и брошюр, а просто встретил его на фронтовых перекрестках или в шумных коридорах института, то сразу бы определил: перед ним человек, одержимый глубокой, всепожирающей идеей.

— Письма отца, — требовательно спросил он у Швыдченки, — и тетради с записями… целы?

Швыдченко заверил его, что жена сохранила каждую бумажку. Но видно было, что он не успокоится. Пришлось тут же на зуевской машине подъехать на квартиру. Но и там он, запрятав всю переписку в огромный кожаный портфель-чемодан, опоясанный ремнями, механически, не глядя в тарелку, хлебая украинский борщ и обжигаясь брянской бульбой, слушал только кого-то властного внутри себя. Спросил, пообедав:

— Семенная делянка? Немедленно надо посмотреть.