Дом потерянных душ

— О Пандоре Гибсон-Гор, — ответил Фойл.

Ситон уже где-то слышал это имя. Оно всколыхнуло в нем давнишние, смутные воспоминания, но и только. В такую жару, да еще после бутылки вина голова работала не слишком хорошо. Он то ли читал, то ли слышал о ней. Что-то шевельнулось у него в мозгу, какая-то забытая ассоциация, но что именно, он так и не вспомнил. Пол сдался:

— Кто это такая?

— Шут ее знает, — откликнулся Патрик.

— Она была фотографом, — объяснил Фойл. — Портреты и фотографии для журналов мод. Она одна из основоположниц этого направления. Но все самое значительное она сделала в ранней молодости. И умерла молодой.

— Нехорошо с ее стороны, — хмыкнул Патрик. — По отношению к дипломникам.

— Пандора — личность загадочная, — добавил Фойл. — Сложная тема для исследовательской работы. Люсинда говорила, это все равно что биться головой о стенку. И дело совсем не в ее лени. Люсинда окончательно зашла в тупик.

Ситон слез со стены на крышу и поглядел вверх, на небо, на туманные шлейфы, протянувшиеся в голубой пустоте на много миль. Затем он обернулся к приятелям и отметил необыкновенную контрастность их черных теней на фоне плоской поверхности крыши. Хэнк Уильямс в кассетнике Грега Фойла тихо страдал от любовной тоски, а внизу изнывал от вечерней жары Лондон. Сверху он был виден как на ладони — город, дающий заряд бодрости и вдохновения.

Пандора Гибсон-Гор… Это имя у Пола почему-то рождало ассоциации со старинным авто. С подножкой, с брезентовым верхом, с черным лакированным кузовом, на котором глянцевито поблескивали капли дождя. Он словно наяву увидел колонну таких машин, желтыми фарами освещавших себе дорогу по тенистой аллее. Темнота за ветровым стеклом пропахла табаком и дорогим одеколоном, брызговики подрагивали в такт движению колес по ухабистой дороге…

— Да, обидно будет, если Люсинда завалит диплом, — начал по новой Локиер.

— Просто издевательство, — согласился Фойл, глотнув вина.

— Люсинда диплом не завалит, — возразил Ситон, усилием воли возвращая себя в реальность.

Он знал, что говорит, ибо не собирался ни в коем случае этого допустить. Предоставленная ей отсрочка кончалась только через полмесяца, и Пол прикинул в уме, что если возьмет причитающуюся ему неделю отпуска, то как раз успеет к сроку. При этом он не стал брать в расчет ни принципиальность Люсинды, ни ее бескомпромиссность, ни возможное смущение, если обнаружится, что ее тайна — позорный интеллектуальный провал — стала и его достоянием, причем самым неприглядным образом. Гордость заставляла Люсинду скрывать от Пола правду, и он удивился, как ей до сих пор это удавалось. Впрочем, его изумление длилось недолго — так ему не терпелось ей помочь, причем, откровенно говоря, не только ради нее самой. Исследовательская работа и писательский труд как-никак были для него привычным делом. Конечно, он хотел выручить ее — но и произвести впечатление тоже.

Он ни словом не обмолвился ей о своем намерении до следующего дня, до субботы, решив поговорить после тенниса. В субботу после игры они обычно никуда не ходили пропустить стаканчик: корт был свободен во вторую половину дня, а «Ветряная мельница» в это время была закрыта. Поэтому они возвращались домой и пили чай в крохотной гостиной, распахнув окно настежь. Люсинда никогда не переодевалась сразу и сидела в том, в чем была на корте: в белом плиссированном платьице и белой повязке на зачесанных назад волосах. На ком-то другом, по мнению Пола, белое платье для игры в теннис выглядело бы дешевым жеманством, но Люсинду он и не представлял в другом наряде. Ее волосы у корней все еще были влажными от жары и физической нагрузки. Они сидели и пили чай.

— Почему ты не сказала мне о своей дипломной работе?

С ее лица схлынул румянец, и она стала до того бледной, что Пол с удивлением заметил тонкую светло-зеленую линию подводки для глаз. Он понятия не имел, что она подкрашивается днем. Люсинда засмеялась:

— Не сказала, потому что не о чем говорить.

— Почему же?

Люсинда посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях, потом стащила повязку и принялась мотать головой. Темно-русые мокрые кончики волос хлестали ее по лицу.

— Я выбрала не ту тему, — наконец произнесла она, Ситон понял, насколько она огорчена, уловив легкий акцент жителей севера Англии в ее голосе. Люсинда бесстрастно продолжила:

— Мне хотелось поразить всех блестящим сочинением о каком-нибудь незаслуженно забытом художнике. А обернулось все охотой за призраком.

— Я могу помочь тебе.

В квартире наверху тихо звучал знакомый мотив «Red, Red Wine».

— Помочь в чем? Втереть всем очки?

— Помочь получить диплом, достойный твоего таланта.

По ее лицу было заметно, как сильно она переживает. Никогда раньше Ситону не приходилось видеть, чтобы Люсинда так страдала Она словно попала в западню: жары, этой комнаты, его настойчивости.

— Покажи-ка мне работы Пандоры, — попросил он, желая увести разговор в сторону и дать ей возможность прийти в себя.