Дом последней надежды

Кажется, он все еще был пьян или… нос мой учуял характерный сладковатый аромат опиумного зелья. Если так, то все будет немного сложнее. Пьяные и наркоманы не способны прислушаться к доводам рассудка. А палки… палки у меня были в отличие от умения ими пользоваться.

— Я Иоко, хозяйка этого дома, — сказала я, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно.

— А… — потянул старший, утыкая палку в землю, он опирался на нее, словно на трость, и покачивался. — Значит, это ты…

Он явно хотел что-то добавить, но слова потерялись. И он стоял, покачивался, шевелил бровями, пытаясь казаться одновременно и грозным, и задумчивым, но был всего-навсего смешон.

— Это я, — согласилась я. — Я — большей частью всегда я… а вы — это вы… и могу я узнать, что привело двух достойных юношей в скромную нашу обитель?

Юноши икнули.

Переглянулись.

— Ты должна отдать нам деньги.

— Какие?

— Эта старая шлюха их украла!

— Боюсь, вы ошиблись местом. — Я позволила себе тень улыбки. — Под крышей этого дома собрались женщины достойные, а если вы ищете юдзё…

Старший засмеялся, громко и визгливо, он и палку выпустил, согнулся от смеха, обнимая бока руками. Младший же веселья не разделял. То ли был более трезв, то ли более скептичен.

— Женщина, не зли нас, — сказал он, легонько пнув братца. — Сохрани свой длинный язык, чтобы лизать зад Наместнику, от которого кормишься…

А вот это оскорбление, произнесенное при свидетелях — да будут милостивы боги к душе Шаорахха Многомудрого, который дозволил женщине выступать в суде, — могло дорого обойтись обоим.

Я запомнила.

— И отдай нам старуху… нечего ей здесь делать.

— В моем доме нет старух, и я не понимаю, о ком вы говорите…

— Шину! Отдай Шину! — Старший утер глаза ладонью. — Она к тебе ушла… забрала деньги… все деньги, которые наш отец скопил за жизнь, и сбежала… тварь… возвращай!

— Они лгут, госпожа. — Шину, чье благоразумие я несколько, кажется, преувеличила, вышла во двор. — Я клянусь посмертием, что никогда не брала чужого…

— Хватит, — я сказала жестко, как могла, и от слова этого, произнесенного звонким голосом Иоко, воздух замер. Мухи и те исчезли, не решаясь изводить нас гудением своим. — Шину пришла сюда по доброй воле. И уйдет тоже по доброй воле, не иначе. Вы же двое покинете этот дом сейчас же, если не желаете…

Палка просвистела у меня над головой и врезалась в стену, отскочила, покатилась по песку.

— Сука, — сказал незваный гость.

И поднял камень.

Я смотрела, как движется он, медленно, будто во сне. Вот раскрытая пятерня тянется к земле, гребет ее… я видела и желтые пальцы с синеватыми — весьма характерная примета — ногтями, и волосатое запястье, и камушки, которые больше не казались безобидными.

Видела искаженное яростью лицо.

Белки глаз, пронзенные алыми копьями сосудов.

Приоткрытый рот. И отвисшую губу. Каплю слюны… реденькие волоски, сбитые в такую же редкую бородку. Я видела все уродство этого человека и… ничего не могла поделать.

Сердце мое ухнуло куда-то в пятки.

А силы ушли на то, чтобы не позволить телу свернуться жалким комком…

Я поймала взгляд второго, и что-то свистнуло у самого моего носа, а затем раздался крик, громкий, преисполненный боли… и я очнулась.

Их по-прежнему было двое, чужаков, дерзнувших переступить порог нашего дома, но теперь старший сидел, баюкая правую руку, и выл. А младший катался, пытаясь уйти от тычков палкой. Араши скакала вокруг и, тыча в него деревянным — слава всем богам, что деревянным, — мечом приговаривала:

— Будешь еще кидаться камнями, дрянной мальчишка, будешь…

— Оставь его, — попросила я, понимая, что еще немного, и просто-напросто упаду. Я не сделала ничего, что должна бы, однако и это «ничего» забрало все мои малые силы.

Араши застыла и, плюнув на поверженного врага, отступила.

— Если вздумаете вернуться, я побью вас снова, дерьмо вы собачье! — сказала она громко, и Юкико торопливо зажала ушки ладонями.

Почему-то этот жест, по-детски искренний и все-таки нелепый, заставил меня рассмеяться. И смех мой подхватили. Голос Кэед звучал как колокольчики.

Хохотала Шину, утирая слезы то ли боли, то ли радости… и робко улыбалась снежноликая Юкико. И даже наша Мицухито, выглянувшая на шум, позабыла о слезах… И Араши тоже смеялась, громко и по-мужски хлопая ладонями по бедрам.

— Вы… — старший покраснел до кончиков ушей, — вы за это поплатитесь… я пойду к Наместнику… я скажу…

— Что тебя побила девчонка, рыбозадый? — этот громкий голос оборвал смех. — Прошу прощения, госпожа…

Старший поднялся, все еще держа руку. Перелом? А хоть бы и так. Он сюда не с миром шел, и будь сила на его стороне, нам пришлось бы туго.

— Не стоит, господин Хельги… а вы, молодые люди, послушайте и, если получится, подумайте над моими словами. — Я выступила и спрятала руки в широких рукавах домашнего платья. — Вы здесь говорили много… всякого… не только о нас, но и о Наместнике, да продлят боги его час на земле…

Хельги выразительно хмыкнул и руку с меча не убрал.

— …и шестеро готовы повторить слова перед любым из его судей…

— С-сука…

— Полегче! — Широкая ладонь Хельги мазнула по бритому затылку. — Продолжайте, госпожа…