Дом полнолуния

Здание знает, почему я не сплю, так что пока не трогает. Ведь это оно подослало ночной воздух, который шепнул мне на ухо: «Ты что, думаешь, что живая? Ах ты, дура… Да тебя уже давно похоронили, а ты и не заметила. Теперь такая традиция – хоронить живьем…» После этих слов воздух дохнул мне в лицо запахом прогорклого масла и хрипло захихикал, играя моими волосами. Я хотела крикнуть ему что-то, вскочить на ноги, но меня действительно похоронили. А что заживо – так это ничего, традиция теперь такая…

Я лежала в темноте, боясь двинуться. Ужас шевелил пряди на затылке. А вдруг правда? Как же я раньше не знала этого. Меня просто похоронили, только изнутри гроб по-другому выглядит. Столько времени я уже здесь (сколько?), и ничего не меняется, все те же кошмары, те же сны, то же размеренное существование изо дня в день и постепенное схождение с ума, тот же страх, то же отчаяние, та же безнадежность. Сколько раз я говорила себе, что живу, как в могиле? Вот он, ответ, так близко, оказывается, и так неожиданно. Просто Здание – большой саркофаг, склеп, вечное пристанище. Вечное! Нет, нет, пожалуйста, не надо.

Навязчивая мысль завладела мной полностью, и я всматривалась в темноту, пытаясь различить правду, стискивала кулаки, царапая ладони обломанными ногтями. Здание удовлетворенно сгущало краски и помогало мне окончательно поверить в этот бред. Я лежала и думала, что надо пошевелиться, хотя бы сесть, тогда все станет ясно, будет легче, понятней, ведь это не может быть так, слишком уж просто и по-детски – ах, заживо погребенная. Но кто-то рядом шептал, что если я попытаюсь встать и не смогу, если надо мной и правда гнилая деревянная крышка да несколько метров земли… Лоб покрывался холодным потом, и я жмурилась до головной боли, пытаясь отогнать этот морок. Не может быть так. Не смей ему верить. У него много правил, но вспомни свое любимое: от Здания можно ожидать, чего угодно. Тебя же пугают, как непослушную девочку, которая поздно не спит.

Я досчитала до ста и резко села. Две секунды дикого ужаса, когда плед мешал двигаться, – и вот я дышу, как загнанная лошадь, безумно таращусь в темноту, а за окном влажно чавкает туман. До рассвета далеко.

* * *

То жарко, то холодно, серо и мутно. Утро приходит незаметно. Собственно, оно и не приходит, его просто нет. Только тьма вокруг меня пренебрежительно рассеивается, и не надо включать свет. А так – никакого утра не существует. И ночи тоже.

Я, кажется, много знаю о Здании. Откуда? И что я знаю? Однажды я просто проснулась условным утром и поняла, что мы – старые знакомцы. Но даже этого мне не дано. Иногда я думаю: до чего же, наверное, смешно – быть уверенной, что ты что-то знаешь, но даже понятия не иметь, что именно.

У меня нет памяти. Я не замечала этого раньше, когда только попала в Здание. Мне просто не приходило в голову, что есть такая штука – прошлое. Впрочем, тогда мне вообще ничего не приходило в голову. Я проснулась на кровати в своей комнате от собственного крика и долго бессмысленно смотрела в одну точку, пытаясь понять, где я. Потом пришла какая-то спокойная и очень естественная мысль, словно так и должно быть: я в Здании. Тупо и безнадежно, вот так. А почему, как, когда – не все ли равно? Ведь я – в Здании. И я была здесь всегда. Потом я заплакала, сама не зная, почему, а потом мне стало страшно. Это теперь три главные составляющие меня: страх, горечь и тупость. Не могу сказать, чтобы я нравилась сама себе.

Последнее время все чаще приходит еще одно чувство, и тогда я начинаю сходить с ума: Ненависть. А где-то в глубине ворочается мысль, что ненавидеть мне не хочется, что это не только хлопотно, но и опасно. Ну, зачем мне это нужно? Ведь куда проще, когда тупо и горько. А что страшно – так это пустяки. Так надо. Я стараюсь не думать эту мысль, потому что она не моя, чужая. И когда я выкидываю ее из головы, Здание мстит. Здание требует взаимности. Тогда я вздрагиваю и думаю, что вот, у меня нет памяти, зачем я об этом знаю, ведь не знать было бы спокойнее. Но Здание не делает поблажек даже в мелочах. Оно создает для меня искусственное прошлое, которым управляет, как хочет.

Я не знаю, сколько времени нахожусь здесь. Может быть, годы, а может, считанные дни. Но все-таки склонна думать, что уже очень долго. Не могла я за несколько дней заболеть такой закоренелой душевной сутулостью.

И всплески. Наверное, я все-таки очень больна, потому что нервы скачут безумными синусоидами, от прострации к буйству. Я хотела бы верить, что я в сумасшедшем доме и что меня лечат, – все лучше, чем здесь. Но я знаю, как глупо на это надеяться. Толку.

Скулы сводит от желания выкрикнуть в потолок ненависть, потому что ветер шепчет: «Привыкнешь. К боли привыкла, к страху привыкла, к одиночеству, и к покорности тоже – привыкнешь…» Я боюсь кричать и шепчу ему, тихо-тихо, еле шевелю губами: гадина. Гадина, гадина… Здание не обижается. Оно не умеет.