— Ты можешь проклинать меня, сколько угодно, — промолвил Аксель с ледяным презрением в голосе. — Можешь взывать к богам хоть вечно, но это не изменит моего решения. Когда я уезжал отсюда после папиной смерти, душеприказчики разрешили тебе управлять Хэролдсдайком и поместьем в течение года или до того времени, когда я выполню условия моего вступления в права наследования. Ты командовал здесь почти год. И что произошло? Ты превысил установленную законом норму кредитов, потерял деньги и затеял сельскохозяйственные эксперименты, которые самый просвещенный агроном назвал бы крайне опасными. Как мы могли сегодня видеть, душеприказчики весьма обеспокоены этим, и их можно понять. Я тоже испытывал бы чувство тревоги, если бы мне пришлось объяснять расходы этого финансового года по Хэролдсдайку. Я надеялся на твою помощь в использовании угодий, но теперь мне придется пересмотреть этот вопрос. Очевидно, ты разбираешься в финансах не лучше Родрика.
— Не сравнивай меня с Родриком! — Вир в ярости повысил голос. — Господи, я достаточно страдал от таких сравнений при его жизни, чтобы терпеть их сейчас, когда он умер! Так было всегда — лишь я один болел душой за Хэролдсдайк и хотел сделать землю более плодородной. Какие шансы проявить себя были у меня, если упрямый отец запрещал всякие перемены? Он никогда меня не слушал! Никто меня не слушал! Родрик был тут всем — а что он делал? Только упускал возможность и тратил деньги на свои идиотские выходки! Но Родрик был бесценен, неприкасаем! Папа слушал его, а меня — никогда. Он смотрел сквозь пальцы на проделки Родрика, но не простил мне моей женитьбы. Осыпал Родрика деньгами, которые шли на развлечения, а мне приходилось выпрашивать средства на хозяйство.
— Меня не интересуют, — ледяным тоном перебил его Аксель, — твои прошлые обиды. Меня волнует то, что за последний год ты потерял много денег.
— Их можно вернуть. Это временные потери, они будут с лихвой возмещены в следующем году. Я по-прежнему считаю мои методы весьма перспективными.
— К сожалению, тут наши мнения расходятся.
— Господи! — закричал Вир так громко, что его голос, должно быть, разнесся по всему дому. — Почему я всегда должен просить? Я устал просить! Будь у меня деньги, клянусь, я бы бросил вас всех, купил землю и создал собственную ферму!
— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии! У меня были бы деньги, если бы папа не переписал завещание, скрыв от всех свое намерение оставить Родрика без гроша.
— Пожалуйста, — сказал Аксель, — будь реалистом и не фантазируй, что могло случиться при других обстоятельствах. Деньги и Хэролдсдайк принадлежат мне, но я хотел в некоторой мере поделиться с тобой тем и другим и позволить тебе использовать угодья по твоему разумению. Однако если мое великодушие оборачивается значительными финансовыми потерями...
— Ты не можешь делать выводы по результатам одного неудачного года!
— Думаю, дело не только в невезении.
— Что ты знаешь о сельском хозяйстве? Как можешь судить? Я вкалывал, как проклятый. Ни одно место на земле не дорого мне так, как Хэролдсдайк! И теперь появляешься ты и заявляешь мне, что я преднамеренно загубил твои деньги...
— Ерунда. Я просто не одобряю дальнейшие агрономические эксперименты и отказываюсь субсидировать неиспытанные и опасные методы.
— Кто ты такой, чтобы судить об этом? Что знаешь о сельском хозяйстве? Вправе ли ты принимать решения, способные повлиять на будущее Хэролдсдайка?
— Мой дорогой Вир! — сказал Аксель, испытывая раздражение. — Хэролдсдайк — мой! Деньги — мои! Я имею право голоса.
— Да! — закричал Вир. — Хэролдсдайк и деньги принадлежат тебе, потому что папа в приступе безумия переписал завещание в твою пользу и умер, не успев снова изменить его!
Возникла напряженная пауза. Затем Аксель негромко произнес:
— На что ты намекаешь?
— Ни на что! Тебе повезло, что папа умер именно в тот день — и что Родрик не успел ответить своим обвинителям!
— Не хочешь ли ты сказать, что...
— Я хочу сказать лишь то, что говорю!
— Тогда следи за своими словами, Вир, потому что, как любой джентльмен, я не стерплю клевету. К счастью, я способен отплатить за нее весьма серьезным образом.
Тишина затянулась, стала невыносимой.
— Помни, — сказал Аксель, открывая дверь, ведущую в холл, — я услышала щелчок, — что ты и твоя семья, вы живете здесь, пока я это разрешаю. И ни секундой дольше.
Дверь захлопнулась; Аксель направился к лестнице, вскоре его шаги стали не слышны. Я собралась отодвинуть штору и встать с дивана, но вдруг дверь, соединявшая библиотеку с салоном, открылась, и в комнату вошел Вир.
Он не видел меня: я скрывалась за длинной шторой. Вир хлопнул дверью, и струя воздуха пошевелила материю. Я отыскала щель между шторами и, замерев, принялась наблюдать за Виром.