Дом обреченных

Я сделала, как было сказано, подкрутив фитиль от едва мерцающего пламени до полного света, и когда повернулась, обнаружила, что лампа освещает не только меня, но и мою бабушку. И, как следствие, обе мы остались в застывших позах, разглядывая друг друга через десятилетия, что нас разделяли.

Бабушка Абигайль была очень старой женщиной. С бледным лицом, какое можно встретить в музее восковых фигур мадам Тюссо, она выглядела законсервированной величественной старой дамой, с белыми волосами, одетой полностью в черное, без украшений и косметики, которые могли бы нарушить аскетизм. И даже теперь, когда ее кожа висела складками, цвет лица поблек, руки были длинными и худыми, как у скелета, со вздувшимися синими венами и в коричневых пятнах, и казалась она до крайней степени истощенной, в ее облике доминировали глаза. Твердые и блестящие, как у барсука, они излучали молодость и энергию. Своими полными силы глазами бабушка Абигайль управляла любой ситуацией и теми, кто находился в ее окружении.

— Как ты похожа на свою мать… — прошептала она, словно увидев перед собой призрака. — Дженнифер…

— Я говорила…

— Ты меня узнаешь? — спросила она дрожащим голосом.

— Нет, бабушка, я вас не узнала; вы мне совершенно незнакомы, но в то же время, вы — мать моего отца. Во мне течет ваша кровь.

— Твоя мать никогда не рассказывала обо мне?

Я покачала головой.

— Это вульгарный жест. Я могла ожидать этого от Колина, но не от тебя. Если тебе надо ответить, ты должна делать это своим голосом, а не своим телом. Это очень неподобающе молодой леди, привлекать внимание к своему телу.

— Да, бабушка, — ответила я, слегка сконфуженно. Опять дилемма: эта женщина была мне чужой и в то же время — самой близкой из живущих родственников.

— Я понимаю, ты мало знаешь о нас. И если это так, то зачем ты вернулась?

Не любопытство, а скорее, приказ объяснить мое появление здесь — такова была ее манера спрашивать. Эти глаза, твердые маленькие точки глубочайшей черноты, блестящие, как агат, в упор смотрели на меня.

Я подумала о письме. Говорила ли ей о нем тетя Сильвия, ее сестра, перед смертью? По причинам, которые я сама неспособна была понять, слабое предупреждение в глубине моего сознания вновь заставило меня не сообщать о существовании письма.

Мы уперлись друг в друга взглядами, я — не желая отвечать на ее вопрос, она — чувствуя мою сдержанность. Она разглядывала меня из-под тяжелых век, эти черные глаза пронизывали насквозь, не выдавая ничего из мыслей, крывшихся за ними, не говоря ничего об отношении к моему внезапному появлению. И пока мы измеряли друг друга взглядами, как соперники на состязаниях, ветер снаружи завывал и бил ветвями деревьев в переплеты окон.

Заговорив, она испугала меня:

— Два дня назад здесь, в Херсте, все было тихо и спокойно. А потом явилась ты. Вместе с этими ветрами из ада. Ты принесла их с собой, Лейла?

— Я приехала из Лондона, а не из ада.

Она подняла бровь, показывая, что для нее это одно и то же.

— Так, значит, теперь моя невестка умерла, а ее дочь вернулась, чтобы потребовать долю наследства?

Абигайль издевалась надо мной, но я не собиралась обращать на это внимания. Такой намек, будто я здесь лишь для того, чтобы разделить богатства Пембертонов, уже был сделан остальными моими родственниками, так что теперь я привыкла к нему и не так быстро вспыхивала.

— Я приехала сюда за семьей и поддержкой, бабушка. До этого я не была свободна, поскольку моя мать долгое время болела. Теперь я свободна и собираюсь замуж, но прежде чем я сделаю это, мне хотелось вновь увидеть свою семью.

— И эта… поддержка… В чем она заключается?

— В моем прошлом. Пять лет моей жизни, которые я хочу восстановить.

Она оставалась неподвижной. Не могу сказать, тронули ли ее мои слова, но она должна была почувствовать горечь в моем голосе, когда я говорила о болезни матери.

Затем последовал стук в дверь, и, как по команде, вошла личная служанка бабушки, неся поднос с чаем и кексами. Не говоря ни слова, она поставила его на низкий столик между нами и покинула комнату.

Как будто ничего не изменилось, моя бабушка продолжала.

— Я подозреваю, что Пембертон Херст и его обитатели оказались не такими, как ты их себе представляла. Никто не ожидал увидеть тебя снова, Лейла, так что ты должна понять, почему они так медлят признать тебя.

Для инвалида, который никогда не покидает своей комнаты, Абигайль была очень хорошо осведомлена о том, что творится в ее королевстве. В этом доме явно существовала субординация, и я подозревала, что мой дядя Генри, ее старший сын, возглавлял иерархию.

— На это понадобится время, я знаю.

Негнущимися, скрюченными от артрита пальцами моя бабушка начала разливать чай.

— Сливки и сахар?