О том, что все произойдет именно таким образом, Стефан заранее договорился с лидером измайловских. Тот пообещал ночным звонком поднять Удава с постели, срочно вызвав к себе. Дальше все так и получилось, как и было запланировано. Удава Митька завалил, ствол бросил на месте и испарился в ночи.
На другой день Стефан вызвал его на разговор. Вид у него был невеселый.
– Такое дело, брат, – сообщил он Академику, – не того завалил. Это другой бригадир был, ночевал по тому же адресу, вышел первым. А ты не сверил, как надо.
У Митьки вытянулось ЛИЦО:
– И что ж теперь?
– Предъява нам – два лимона выставляют за жмура того, – грустно известил он воспитанника, пытаясь просчитать его реакцию. – Или ж война, – он внимательно посмотрел на Академика, – или голову придется им отдать. Твою.
Митя поднял глаза:
– Какой выход, Стефан?
– Один, Мить, – ответил тот и положил руку Академику на плечо, – расплатиться и захлопнуть тему.
– А лавэ? – спросил Митя, надеясь услышать в ответ что-либо спасительное.
– Я уже об этом думал, – ответил Томский, – и ничего другого не придумал, кроме того, что сейчас тебе скажу. Только не удивляйся, парень, это не очень красиво, может, но зато для тебя спасительно.
Спасительный план состоял в следующем. Дмитрий Мирский, он же Академик, он же убийца не того бригадира измайловских, изымает из своего же наследства две живописные работы, на которые ему укажет Стефан. Картины ценные – не стал скрывать правды лидер кунцевских – и поэтому реализация обеих покроет сумму предъявы. Пристроить берет на себя. Возможно, останется что-то сверху. Останется – Митькино будет, Академиково.
Такому раскладу дел Митька поразился. И даже не тому больше, что таким нехитрым способом будет спасен от гибели, а оттого, что в доме Мирских, в его родном доме, оказывается, на стенах всегда висели миллионы, а ему, наследнику этих миллионов, никто об этом ничего не докладывал. На минуту забыв о грозящей опасности, все еще находясь под впечатлением от услышанного, он поинтересовался дополнительно:
– А другие? Тоже так стоят?
Стефан хотел ответить правду, что, мол, не столько конечно же, но имена выдающиеся и остаток коллекции также являет собой крупнейшее состояние. Но правды не ответил, передумав в последний момент. Так – на всякий случай, что-то в нем сработало изнутри, некий предохранительный клапан, стерегущий выпуск лишнего пара. Да и человечек с вилкой не дал о себе знать. И он решил ответить обтекаемо:
– Другие – ничего, картинки вполне культурные, но если чего – не спасут. Ясно выражаюсь?
Митька кивнул и, перейдя на привычно деловой тон, осведомился:
– Сколько у меня времени?
– Думаю, удастся оттянуть на месяц. Это предел – потом труба. На большее не пойдут. Там народ серьезный, не хуже нашего. Не хотелось бы затеваться еще из-за сроков.
– Понял, – отрубил Академик. – Месяц – край.
Весть о смерти скульптора Керенского разнеслась по дому мгновенно. За уточняющими деталями стали звонить Розе Марковне. Та честно отвечала, что было самой известно. А знала то лишь, что установил врач, – обширнейший инфаркт, приведший к стремительному летальному исходу. Смерть произошла во сне, после очередного неумеренного потребления накануне спиртных напитков. Это – предварительно. Остальное покажет вскрытие.
А за день до этого в дверь Мирских сначала позвонили, а затем заколотили во всю силу. На Семиных часах было восемь утра – рановато для любого визита. Роза Марковна глянула в глазок и тут же открыла. За дверью стояла Гелечка, долголетняя Федина то ли жиличка, то ли подружка. Ее всю трясло, она едва могла выговорить то, что сказала с трудом:
– Роз-за Марковна… Федор Алек-ксандрович умер… – Она пошатнулась на месте и медленно начала сползать на лестничный кафель. – Папа умер, тетя Роза, отец мой.
Этим странным словам про неведомое доселе родство Мирская тогда значения не придала, не до того было.
– Заходи, голубушка, ну-ка, ну-ка… – Она помогла Гельке подняться и провела ее в квартиру. Та, зайдя, опустилась на стул в прихожей и откинулась на спинку, ловя ртом воздух.
– Ну! – Роза Марковна протянула ей воды. – Говори, что случилось.
Гелька отхлебнула, разливая на себя воду, и ответила, ломая слова:
– Ут-т-ром п-п-ришла, а он л-лежит.
– Может, спит еще? – недоверчиво покачала головой старуха. – После возлияния своего.
Гелька мотнула головой:
– Не-е… Мертвый он, Роза Марковна, совсем не дышит.
– Подожди здесь, – Мирская без задержки решила, что ей делать дальше. – Я сейчас. Дверь не заперта?