Дом обнаженных страстей

Тимофей добродушно засмеялся. Жена повторила за мужем слова точь-в-точь, причем не сговариваясь, в другое время Паша посмеялся бы над этим, но сейчас он косо глянул на гостя, как будто непотребство какое-то услышал.

Дом у тестя очень даже ничего, двухэтажный, сложенный из белых газобетонных блоков, швы грубые, фундамент голый, без обшивки, даже отмостки нет, крыша простая, двускатная, словом, никакого изящества. Но стоит дом крепко, основательно, крыльцо – голый бетон, за двадцать с лишним лет ни кусочка из ступенек не выкрошилось. На века строил Егор Павлович, но дожил только до шестидесяти семи. Что, в общем-то, не так уж и мало.

Хороший дом у Егора Павловича, но заходить что-то не хотелось. От угнетающей похоронной обстановки сдавит грудь, будет трудно дышать, но делать нечего, нужно идти.

Вешалки в прихожей завешаны верхней одеждой, места свободного нет, а Галке хоть бы что. Могла бы и забрать у Полины пальто, а у Тимофея куртку, отнести в их комнату или хотя бы плечики подать, нет, смотрит, как петельки соскакивают с крючков, думает о чем-то постороннем. Или потустороннем.

Кухня в доме большая, стол накрыли в ней. Похороны, тризна в кафе, теперь вот поминки дома, собрались самые близкие. Тетя Лада, свояченица покойного, Женя, друг семьи, и его жена, Родион Калугин, двоюродный брат Паши, этот с девушкой, которую Тимофей видел впервые. И которой невольно залюбовался.

Вряд ли эта девушка знала Егора Павловича, но выглядела она так, как будто его смерть стала для нее ударом. Волосы черные, как траурная косынка, кожа лица чистая, светлая, а под глазами темные круги, как будто она выплакала все слезы. А глаза красивые, голубые, глубокая печаль в них ей к лицу. Нежная девушка, хрупкая, женственная. Тимофей ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев.

– Ну наконец-то! – Женя приподнялся и поздоровался с ним.

Он такой же здоровый, как и Паша, такой же грубый, легко мог послать на подальше, но на него хотя бы беспричинно не накатывало. Пашу же могло накрыть с головой в любой момент, Женю это не пугало. Он мужик простой, чуть что, сразу в морду. И жена у него без комплексов, понятливая, открытая, если радовалась, то от души, если злилась… Только вот не помнил Тимофей, чтобы Катя злилась.

– Моя ты хорошая! – сначала она поцеловала Полину, затем подставила щеку Тимофею.

Парфюмом она практически не пользовалась, но пахла при этом всегда хорошо. Не красавица, но внешность приятная, и внутри, казалось, горит тихий, томный огонь. Тимофей помнил, как пять лет назад она в танце прижалась к нему, превратив его тело в конденсатор, который потом медленно-медленно разряжался. А может, еще до сих пор и не разрядился. И сейчас она прижалась к нему, но лишь слегка и на мгновение. И затаенно улыбнулась, отстраняясь. Но надеяться на что-то большее не стоит, скорее небо упадет на землю, чем Катя изменит мужу. Впрочем, Тимофей ни на что и не рассчитывал.

– Ну, за Егора Палыча!

Родион тяжело поднялся со своего места, тускло и даже невидяще глядя на Полину. И хотел бы увидеть ее, но не получалось, потому что глаза у него залитые. Все под градусом, но никто еще так не набрался, как он. Может, у них там в полиции все такие? А Родион целый подполковник, вроде как возглавлял отдел по борьбе с наркотиками. Сейчас он живо напоминал хрестоматийного синьора Помидора, голова большая, круглая, лысая и даже красная. У его девушки ноги от ушей, а у него пузо – от шеи. Но пузо плотное, упругое, кулак в жир не провалится, если ударить. И ноги у него сильные. За пять лет Родион мало изменился, но во время последней встречи с ним он уверял, что сдает все требуемые нормативы по физической подготовке. Подтянуться, правда, ни разу не получается, зато отжаться может не меньше ста раз. И ведь отжался – восемьдесят шесть раз.

– Царствие Небесное! – всхлипнув, перекрестилась тетя Лада.

И, подняв наполненную рюмку, замерла в ожидании. Маленькая она, сухенькая, лицо морщинистое, глазки-бусинки, нос крючком, губ совсем не видно, как будто рассосались. Ей бы губной помадой напомнить об их существовании, но ведь она верующая, нельзя. Верующая, но вроде бы не набожная. Или за пять лет что-то изменилось?

– Царствие Небесное! – подхватил Тимофей, принимая поданный Женей лафитник.

А Полина вдруг заплакала – беззвучно, но слезно, в два ручья.

– Ну чего ты! – Галка обняла ее, усадила за стол, поставила перед нею чистые рюмку и тарелку.

– Хороший мужик был! – сжимая кулак, сипло выдавил Родион. Он смотрел на Полину, пытаясь сфокусировать на ней пьяный взгляд. – Хороший мужик… – опустив голову, повторил он и, немного подумав, добавил: – И дочь у него!

– Что дочь? – Полина перестала плакать, подозрительно глядя на него.

– Дочь тоже хорошая… – пьяно кивнул Родион Калугин. – Давайте за нее!

Он собрался пить не чокаясь, и Полина вовремя это поняла.

– Эй, ты чего? Не согласна я за свой упокой!

– Ну ты, Родик, в натуре! – гоготнул Паша.

– Мальчику больше не наливать! – осклабился Женя.

Родион долго смотрел на одного, перевел взгляд на другого, наконец исправил ошибку.

– За Егора Палыча!