Ива вздрогнула.
— Кто вы? — повторила Ива.
Старуха склонилась ниже и оказалась так близко, что Ива легко могла бы дотронуться до кончика ее длинного носа. Чего, конечно, делать не собиралась. Ей хотелось бежать и прятаться — где угодно, наверху в доме или в спасительной темноте подземелий. Вот только ноги стали как ватные. Куда бежать, если она не могла просто сдвинуться с места? К тому же Ива догадалась, что нет на свете такого места, ни на земле, ни под землей, где бы она могла укрыться от этой жуткой старухи.
— А ты умная девочка… Умнее прочих. — Ива не решилась спросить, кого
— Вы… Смерть?
Вопрос рассмешил старуху. И она не стала себя сдерживать — уперла руки в бока и расхохоталась. Темнота у ее ног вздыбилась и отхлынула, как приливная волна. На мгновение Ива увидела что-то вроде грубых башмаков или сапог — не то железных, не то каменных.
Старуха хохотала так, что казалось, от ее голоса того и гляди обрушатся потолок и стены каменной залы. Ее смех походил на бурление воды в закипающем котле и на карканье Стаи Короля Воронов, на треск ломающегося дерева и еще на множество подобных вещей, только сильнее и мощнее. Все внутренности Ивы обратились в желе и завибрировали в унисон. И прошло немало времени, прежде чем бабуля успокоилась: в тот самый момент, когда Ива решила, что умереть будет куда проще, чем дальше терпеть эту пытку.
— О нет… Нет,
Старухе, похоже, нравилось, как звучит это слово — она перекатывала его во рту так и эдак, будто гладкий камешек.
— Значит, все-таки смерть? — не сдавалась Ива.
— Вот же упрямая девчонка! Смерть всего лишь дань, которую мы платим времени. Естественный процесс, и не более. Неизбежность… Жизнь есть огонь, но ничто не горит вечно — каждой свече определен срок.
— Эти свечи — чьи-то жизни? — спросила она в ужасе.
Ива подумала, а что будет, если погасить одну из них — неужели из-за этого кто-то умрет? От одной мысли об этом каменный пол закачался под ногами. Получается, она может умереть только потому, что неосторожный подземник задует ее свечку? Но это же нечестно! А
Бабуля, кажется, прочитала ее мысли. И разозлилась — во всяком случае, ее голос прозвучал сердито. Точно так же сердился профессор Сикорский, когда Ива не понимала каких-то очевидных вещей вроде дробей или деления в столбик.
— Ну что за глупости! Жизнь — это кровь, которая бежит по венам, воздух, который ты глотаешь, чтобы наполнить легкие. Стук твоего сердца и глупые мысли, которые скачут у тебя в голове.
— А эти свечи…
— Отблески, — сказала старуха, — Отражения, образы, отголоски… Тени и эхо.
Ива захлопала глазами. Эхо? Тени? Как это? Если все эти огни лишь отражения, зачем безликие сестры гасили их в черных водах пруда? Но старуха не собиралась вдаваться в объяснения, да и вообще говорить на эту тему.
— Ты лучше скажи,
— Она… Смотрит за домом, ловит рыбу, рассказывает сказки и вяжет.
— Еще бы, — бабуля фыркнула. — Уж ей ли и не вязать?
Ива хотела спросить, что это означает, но вместо этого с языка сорвался иной вопрос:
— А Матушка Ночи в самом деле ваша дочь?
Бабуля кивнула:
— Самая младшая из моих дочерей. И самая непутевая. Шило в заднице — с младшими дочерьми это случается сплошь и рядом, уж такова их природа. Пришел срок, и ей стало скучно со мной и с сестрами. А раз так, кто я такая, чтобы ее удерживать? Такова участь любой матери, в свое время ты сама это поймешь… Остается лишь утешать себя тем, что моя дочь обязательно ко мне вернется. Этой участи ей не избежать… Ни ей, ни кому-либо еще.
Сказано это было без злорадства, без намека, но со спокойной уверенностью в том, что так все и будет. Именно это спокойствие и напугало Иву сильнее всего.
— И все-таки вы — смерть, — сказала она. — Что бы вы ни говорили про
Она вовсе не хотела передразнивать страшную старуху, само получилось. К счастью, бабуля не разозлилась.