Ива с опаской попробовала угощение – к счастью, все оказалось не так и плохо. С обедами Поварихи не сравнить, но вполне себе съедобно и сытно. Ей доводилось есть вещи, куда более странные и куда менее аппетитные на вид. Глядя на то, как она уплетает тушенку, Хендерсон впервые с момента их знакомства улыбнулся по-настоящему, да и взгляд его потеплел. Сам он тоже присоединился к трапезе: ел руками прямо из банки и, причмокивая, облизывал пальцы. За то время, что он провел на пароходе, старик окончательно забыл о манерах.
– Да ты ешь, ешь, не стесняйся. А то уж больно ты тощая. Кожа да кости. Буньипу не понравится, когда он за тобой придет.
Ива замерла с поднесенной ко рту ложкой. Видимо, это была шутка, но Ива не поняла, в чем ее смысл.
– Нет никакого буньипа, вы его выдумали, – сказала она.
Хендерсон хрюкнул и тыльной стороной ладони вытер жирные губы.
– Серьезно? Ты так думаешь?
– Я в этом уверена, – ответила Ива, хотя едва удержалась от того, чтобы добавить слово «почти».
Она видела призраков и говорящих зверей, людей-оленей и поющие деревья, играла с чертополохами и Китайскими Младенцами, не говоря о Матушке и о бабуле. После такого любой буньип, кем бы он ни был, уже не покажется чем-то странным и невозможным. На самом деле Иву смущало не то, что говорил господин Капитан, а то, как он об этом говорил. Будто сам он не верил в этого буньипа, а использовал это слово, как оправдание для всего и вся.
– Нет буньипа? – Господин Капитан покачал головой. – Глупая девочка. Посмотрим, как ты запоешь, когда он явится за тобой. Он приходит ночью.
– Уже ночь, – заметила Ива, и Хендерсон кивнул:
– Именно. Недолго осталось.
Она посмотрела на открытую дверь камбуза.
– Хочешь прогуляться по палубе? – прочитал ее мысли старик. Ива кивнула. – Почему бы и нет? – сказал Хендерсон. – Лучше тебе самой все увидеть, избавит от глупых мыслей.
Он отбросил в сторону консервную банку и указал на дверь.
Хотя солнце и закатилось, снаружи было все так же жарко; закат так и не принес вожделенной прохлады. Казалось, жаром дышит сама земля, и река, и пароход – все вокруг. Сейчас Ива многое бы отдала за пригоршню хрустящего снега лишь для того, чтобы прижать его к лицу. Интересно, а что сейчас делает Матушка? Заметила ли она, что дочери нет дома? Ищет ли она ее? Но Ива не чувствовала ее присутствия. Эта ночь была такой же пустой, как и темнота железной коморки.
Ива подняла взгляд. Звезд на небе и в самом деле было много, но все тусклые и бледные, как будто светили вполсилы. Даже не сравнить со сверкающими бриллиантами, которые распускались над Большим Лесом холодными зимними ночами. Видимо, жара этих мест приглушила их свет. И узор, в который они складывались, был чужой и неправильный.
– Здесь тихо, – сказала Ива. – В моем Лесу так не бывает. Ночью там поют птицы и кричат звери – оглохнуть можно. А когда они замолкают, можно услышать, как переговариваются деревья. А здесь… слишком тихо.
На самом деле она узнала эту тишину, хотя старику об этом не сказала. Такая тишина бывает и в Большом Лесу: за мгновение до того, как хищный зверь прыгнет на добычу, в тот миг, когда Охотник нажимает на спусковой крючок или же когда сама Ива задерживает дыхание, перед тем как спустить тетиву. Но здесь эта тишина тянулась и тянулась и никак не могла разрешиться.
– А ты что думала? – Хендерсон хмыкнул. – Это земля буньипа. Здесь некому шуметь. Чашечку кофе?
Ива замотала головой. Дважды пробовать горькую грязь она не собиралась.
– И все же я бы не стал отказываться, – сказал старик, уставившись вдаль с таким видом, будто что-то увидел там, где не было ничего, – ночь будет долгая…
Смех в темноте
Они сидели на палубе и молчали. У Ивы было множество вопросов: про то, что было, и про то, что есть… В истории старика все было переплетено, и в то же время концы не сходились с концами. Эта история была как растрепанная ветром паутина.
Как долго он жил на пароходе? С одной стороны, выходило, что очень долго – годы, а то и десятилетия. Господин Капитан из чужих воспоминаний не был стариком. Да и сам пароход выглядел совсем иначе. Но в таком случае откуда здесь кофе, консервы и керосин для лампы? Ива сильно сомневалась, что запас годами хранился на камбузе.
Вопросы, вопросы, вопросы… Их было так много, что у нее голова шла кругом. Но Хендерсон сидел с такой угрюмой физиономией, что один его вид отбивал всякое желание что-либо спрашивать.