Дом Ночи

Птица взлетела и рассыпалась в воздухе тонкой пылью. Ива не удивилась. Так и должно было случиться – время этой птицы ушло и унесло ее с собой.

Ива глянула на камень и вздрогнула, когда поняла, что на самом деле это огромный череп. Тяжелая покатая кость заросла склизким мхом, а что творится в черных дырах глазниц, было не разглядеть. Присмотревшись, Ива увидела рядом утонувший в земле изогнутый бивень – не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кому принадлежат эти кости.

Они были повсюду – гигантские черепа, кости и бивни, остовы ребер, поднимающиеся частоколом. Обнаженные или оплетенные чахлым вьюнком. Кости зверей, которые всего несколько мгновений назад были здесь, рядом и пели свою песню. Пустошь оказалась гигантским кладбищем.

– Эти звери… Они были… – Ива задумалась, подбирая правильное слово. – Привидениями? Духами?

Охотник покачал головой:

– Нет. Больше чем просто духи. Они воспоминания этой земли. Ее сны.

– Сны? – заморгала Ива. – Разве земля может видеть сны?

– Конечно. – Крестный улыбнулся, но без радости во взоре. – Ей снится много снов… И я, и ты – мы тоже ее сновидения… Растаем раньше, чем она проснется.

Ива поджала губы. Все это было слишком сложно.

– А я хороший сон? – наконец спросила она.

– Когда как, – усмехнулся Охотник и взлохматил ее черные волосы. – Иногда – замечательный, а иногда – сущий кошмар…

Он подхватил ее на руки, подбросил вверх и поймал – в самый последний момент. Ива рассмеялась.

– Пойдем, – сказал Охотник. – Пора домой. Твоя Матушка уже ждет тебя не дождется.

Глава 4

Кровь осени

Пришла осень и раскрасила лес в пурпур, багрянец и золото. Птицы: журавли, утки и гуси – потянулись на юг, спасаясь от наступающей зимы. Клин за клином, стая за стаей. Каждое утро небо наполнялось их долгими криками. Каждое утро Некто Тощий, печальный человек-птица, выходил на крыльцо и подолгу стоял на холодном ветру, глядя им вслед. Он ничего не говорил, лишь скорбно заламывал руки и тянул вверх длинную шею. На выпирающих лопатках трепетали обрубки крыльев с потрепанными перьями, словно их повыдергивали из пуховой перины и наспех приклеили костяным клеем. Если утро выдавалось морозным и ясным, то в уголках его карих глаз серебрились замерзшие слезы.

– Ты тоже хочешь улететь на юг? – спросила его Ива. Некто Тощий мотнул головой и долго молчал, будто не услышал вопроса.

– Нет, – наконец сказал он. – Я просто хочу улететь.

Пришла осень, задули холодные ветра, срывая с деревьев роскошные одежды. Поспела рябина, и Ива сделала себе новые бусы. Одним солнечным утром Доброзлая Повариха выкатила из сарая большую бочку из потемневших дубовых досок и установила ее посреди двора.

Бочка была выше Ивы, а ведь к своим десяти годам девочка успела заметно вытянуться. Вместо крышки бочка была запечатана круглым камнем с плотной деревянной пробкой посередине. Поднять его было по силам только Поварихе. Наверное, Уфф тоже бы справился, но Уфф был внизу, в Котельной, среди углей и чужих снов. Скорее уж гранитная скала расколется пополам, чем он поднимется наверх. Иве оставалось лишь ходить вокруг бочки и вдыхать терпкий яблочный запах. Запах, от которого у нее кружилась голова, а сердце начинало колотиться быстрее от смутных и неясных ожиданий.

Ива знала, что там за дубовыми досками и каменной крышкой. Кровь осени, как сказала Матушка, – темный сидр из черных яблок, которые Матушка Ночи собрала в саду за домом. Никто другой с этим бы не справился. Не каждый раз случался урожай, но в этом году яблоки уродились на славу, и Матушка набрала несколько дюжин плетеных корзин. Крупные, крепкие, с кожурой гладкой, будто покрытой воском. Есть их было нельзя, да и невозможно – такие они были кислые. Но для сидра эти яблоки были в самый раз.

Сидр делала Доброзлая Повариха, Ива же помогала ей как могла. Пока Роза крутила колесо ручного пресса, Ива собирала стекающий сок в жестяные ведра и выливала в бочку. Яблоки были такими твердыми, что Поварихе приходилось прикладывать всю свою недюжинную силу. Тяжело кряхтя, она наваливалась на рукоять колеса, сдвигая его по чуть-чуть, по чуть-чуть, пока не раздавался громкий хруст и по желобкам не начинал струиться густой, смешанный с темной мякотью сок.

Повариха работала обнаженной по пояс, подвязав цветастую юбку на уровне колен. Спина, загривок и грудь блестели от пота. Когда она проворачивала колесо, ее бицепсы вздувались так, что набухали толстые вены. А на темно-коричневой спине отчетливо проступали длинные выпуклые шрамы. Словно дикий зверь исполосовал ее когтями.

Иву давно мучил вопрос – откуда у Поварихи эти шрамы? Но расспрашивать ее она не решалась. Стоило коснуться этой темы, и Роза мрачнела лицом. Не менялась, но слишком близко подходила к опасной границе. Так зачем же лишний раз будить лихо? Всему свое время, и каждой тайне свой срок.