Дом на улице Овражной

Я схватил бумагу и сунул ее в ванночку. Не сразу, медленно — мне показалось, что очень медленно, — проступали на бумаге контуры лица. Сначала темные волосы, расчесанные на гладкий пробор, потом глаза, брови…

— Получилось! — радостно воскликнул Женька. — Получилось! Молодец, Лешка!..

Выхватив из закрепителя и окунув в ванночку с водой этот маленький, но такой драгоценный листок бумаги, красные и вспотевшие, выскочили мы из ванной.

— Господи боже мой! На кого вы похожи?! — испуганно вскрикнула Лешкина мать.

Но мы ничего не успели ей ответить. Толкая друг друга, даже не застегнув пуговицы на пальто, выбежали мы из квартиры.

Наверно, прохожие думали, что мы не в своем уме. Впереди прыжками мчался Женька, размахивая мокрой фотокарточкой, за ним летел Васька, за Васькой — я, а позади всех — Лешка.

Большие часы над входом в универмаг на Пушкинской показывали без четверти пять.

До вокзала пешком идти минут двадцать. Но мы вбежали на перрон через десять минут.

— Скорей, скорей, опоздаете! — засмеялся, увидав нас, человек в красной фуражке, наверно дежурный по вокзалу.

— Нам… седьмой… вагон!.. — задыхаясь, крикнул Женька.

— Вон туда! — показал начальник станции, махнув рукой вправо.

Седьмой вагон оказался как раз напротив киоска, где торговали пивом и папиросами. Я первый увидел возле подножки сутулую фигуру Виталия Ильича Купрейкина. Должно быть, он пришел проводить старого друга. А на вагонной площадке стоял Виктор Захарович Коростелев.

— Виктор Захарович! — срывающимся голосом закричал Женька. — Виктор Захарович!

— А! Провожатые! — улыбнулся Коростелев, увидев нас.

Но нам было не до улыбок.

— Виктор Захарович! Смотрите!.. — Женька протянул старому большевику успевшую уже просохнуть фотокарточку.

Коростелев взглянул и уверенно кивнул головой.

— Она! Как живая! Ольга!.. Да где же вам удалось этот портрет раздобыть?

— Вот у него дома, — Женька ткнул пальцем в сторону молчаливо стоявшего Васьки. — У Васьки Русакова. На стенке висела…

— Вспомнил! — вдруг воскликнул Виталий Ильич. — Русакова ее фамилия!.. Ну да, Русакова!

Паровоз свистнул протяжно и гулко. Громыхнули сцепления. Вагоны медленно поползли мимо перрона, мимо дежурного в красной фуражке, мимо толпы провожающих, мимо носильщиков в белых фартуках. Медленно отъезжал все дальше и дальше Виктор Захарович Коростелев. Он стоял на площадке вагона и махал нам рукой. И мы тоже махали ему руками изо всех сил. Мы кричали: «Счастливого пути! Приезжайте еще…» И долго смотрели, как становится все меньше и меньше, тускнеет, исчезая в ранних февральских сумерках, красный фонарик на площадке последнего вагона.

Глава двадцать пятая

Ушел поезд. Уехал Виктор Захарович. И тогда мы обернулись к Ваське.

— Это что же? — еще не очень уверенно произнес Женька. — Выходит, Васька, Ольга Русакова в твоем доме жила?

— Не… не знаю, — ответил он, запинаясь, и взглянул на карточку так, словно видел ее впервые. — Может, и жила.

— Что значит «может»! — воскликнул Купрейкин. — Ты, что же, родных своих не знаешь? Да эта Ольга, всем героиням героиня, возможно родной бабкой тебе приходится. Или еще кем-нибудь! — И добавил рассерженно: — Скажите, пожалуйста! «Может»!

— Я и отца-то не помню, а не то что бабку, — мрачно пробасил Васька. — Мать — и то чуть-чуть. — Вдруг он встрепенулся. — У нас на чердаке сундук какой-то стоит. Бумаги там разные… Тетка сперва выбросить хотела или в печке сжечь. А я на чердаке спрятал. Целый день таскал… И сундук старыми рогожами закидал. Подумал, отцовы бумаги. Зачем их жечь?

— Видали? — возмущенно развел руками Купрейкин. — Тетка у него нашлась! Тетку-то небось знаешь. А такого человека позабыл!

— Да ведь я не видал никогда эту, которая на карточке, — оправдывался Васька.

— Вот что, Пострельцов! — решительно сказал Виталий Ильич. — Ты у них вроде командира. Пойди разберись там, в сундуке. А если что непонятно, несите ко мне домой. Вместе посмотрим. Самому надо бы с вами пойти, да меня ждут.

И он простился с нами.

Только выйдя на привокзальную площадь, я вспомнил, что ни Лешка, ни сам Васька еще ничего толком не знают. Не знают, почему мы так разволновались, увидав фотографию на стене; почему ее надо было переснимать в такой спешке и кто такая вообще Ольга Русакова. Я сказал об этом Женьке.

— Верно ведь! — спохватился он.

И, шагая по улицам от вокзала к Овражной, мы принялись рассказывать Ваське и Лешке все с самого начала, с того дня, когда получили задание сделать доклад о событиях 1905 года; с тех дней, когда впервые в архиве прочитали имя неизвестной революционерки Ольги, до вчерашней встречи с Коростелевым, старым большевиком, которого Васька и Лешка видели всего каких-нибудь пять минут.

Рассказывали мы по очереди: то Женька, то я. То вдруг начинали спорить и перебивать друг друга. Тогда Васька, слушавший все время молча, говорил нетерпеливо:

— Будет вам! Дальше-то что?