Дом на краю ночи

— Вахта — наверх! Брасопить фок по правому борту! — крикнул он и засвистел в дудку. — Потом доскажешь, — бросил он на ходу.

— Есть, сэр, — откликнулся я и отправился помочь товарищам управиться с фалами.

Когда мы развернули реи к ветру, второй помощник отправил нескольких вахтенных на парус, а потом подозвал меня.

— Ну, продолжай, Джессоп.

И я рассказал ему об огромном призрачном корабле и добавил несколько слов насчет Тэмми: я уже не был уверен, будто он сам захотел прыгнуть в море. К этому моменту я успокоился настолько, что обрел способность рассуждать и делать выводы. Тут-то и вспомнилась мне странная тень, виденная мною под бортом после того, как клотик корабля-гиганта ненадолго поднялся над поверхностью. Второй помощник не был, однако, расположен выслушивать мои догадки. Едва услышав об огромном корабле, он сорвался с места и бросился к борту, чтобы увидеть все своими глазами. Я пошел за ним и встал рядом, но, как назло, поверхность моря покрылась рябью, и мы не увидели ничего, кроме бесформенных теней.

— Бесполезно, — сказал помощник примерно минуту спустя. — И лучше нам отойти от борта, пока другие нас не заметили. Возьми-ка вон те фалы и заведи их на кормовой шпиль.

До самого конца вахты я трудился не покладая рук, ставя паруса вместе с остальной вахтой. Когда наконец пробили восемь склянок, я поспешил в кубрик, чтобы позавтракать и поскорее лечь спать.

В полдень, когда мы поднялись на палубу на вторую дневную вахту, я первым делом подошел к борту, но нигде под водой не было видно никаких признаков присутствия исполинского корабля. После этого я почти всю вахту трудился над шпигованным матом и присматривал по распоряжению второго за Тэмми, который взялся доплетать линь. Мне, впрочем, показалось, что юнга в полном порядке, да ничего другого я и не ожидал. Единственной замеченной мною странностью в его поведении была необычная молчаливость, ибо до четырех часов, когда мы отправились в кубрик пить чай, юнга не произнес и десятка слов.

Когда пробили четыре склянки и мы снова поднялись на палубу, я обнаружил, что легкий бриз, подгонявший нас на протяжении всего дня, улегся, и «Мортзестус» почти не движется. Солнце клонилось к закату, но небо было безоблачным и ясным, и лишь когда я внимательнее всмотрелся в линию горизонта, мне показалось, будто снова различаю вдалеке странное дрожание воздуха, которое в прошлый раз предшествовало появлению туманной дымки. Дважды я был почти уверен, что вижу, как слева по носу поднимаются над морем длинные и тонкие языки тумана, но они исчезли так же быстро, как появились. В остальном же море выглядело совершенно спокойным и безмятежным. Сколько ни вглядывался в воду, я не мог рассмотреть в глубине огромной, страшной тени исполинского корабля-призрака.

Вскоре после того, как пробили шесть склянок, поступил приказ обеим вахтам подняться на палубу убирать паруса на ночь. Мы подтянули к реям брамсели и бом-брамсели и убрали все три нижних прямых паруса. Потом среди матросов пронесся слух, что ночью, то есть после восьми часов вечера, на баке не будет впередсмотрящего. Это, разумеется, вызвало целый шквал недоуменных вопросов и догадок — особенно после того, как кто-то сказал, что после наступления темноты двери кубрика будут заперты и никому не разрешат выходить на палубу.

— Кто же будет стоять на руле? — услышал я ворчливый голос Пламмера.

— Думаю, за штурвал, как обычно, поставят кого-то из вахтенной смены, — ответил ему другой матрос. — Один из офицеров все равно обязан находиться на юте, так что рулевой будет не один.

Если не считать этих двух замечаний, общее мнение было таково, что Старик — если он действительно отдал такой приказ — поступил единственно разумным образом. Как заметил один из матросов: «Коли команда всю ночь храпит в кубрике, ни одна душа не свалится за борт!».

До конца нашей последней вахты оставалось всего несколько минут.

Пираты-призраки

Когда пробили восемь склянок, я сидел в кубрике и разговаривал с четырьмя матросами из старпомовой смены. Внезапно откуда-то с кормы донеслись громкие крики, потом над нашими головами раздался громкий стук, словно кто-то колотил по палубе вымбовкой. Я вскочил и бросился к левой двери; четверо моих собеседников последовали за мной. Через секунду мы были уже наверху, где сгущались сумерки.