Дом моей мечты

– Смотрите, какие красивые глаза у моей Зиночки!» – восхищенно говорит папа, словно, впервые встретил свою жену. Все радуются и смеются. Я удивленно думаю: « Папа живет с мамой, уже шестнадцать лет, а по прежнему любит ее! Им уже так много лет. Какая любовь может быть в пятьдесят лет? Это интересно и невероятно!» Мне думается, что пятьдесят лет – это глубокая старость.

За столом, справа от меня сидит Алина – красивая светловолосая девочка, младшая дочь тети Шуры и дяди Германа. Что касается истинного происхождения Алины – тут все неясно и загадочно. Алине уже четырнадцать лет. Я хорошо помню бесконечные перешептывания мамы и тетки, из которых я поняла, что время зачатия Алины , странным образом, совпадает с периодом поездки тети Шуры на курорт, в Абхазию. Судя по тому, как нервно тетя Шура считала недели своей беременности и как бурно фантазировали сестры на тему, как объяснить дяде Герману столь ранние роды второй дочери, было ясно, что сам он в процессе зачатия участия не принимал.

Алина, подозрительно, смахивала лицом и цветом волос на начальника дяди Германа – Александра Петровича Щербакова, который (о, удивительное совпадение! )отдыхал в Абхазии ровно в то же время, что и тетя Шура. Щербакова я видела несколько раз, когда он приезжал с инспекцией на промышленную базу, которой руководил дядя Герман. Красивый, седовласый, солидный. На высоком лбу шрам в виде буквы «С».

В дни его приезда, тетя Шура отпрашивалась с работы, делала замысловатую прическу и, одевала свои лучшие платья. Она – красивая женщина, моя тетушка. Черные густые локоны, светлая кожа, темно-карие выразительные глаза под длинными ресницами. Надо ли добавлять, что результаты проверки работы дядиной базы, всегда были положительными.

Щербаков уезжал довольный, выразив директору лесопромышленной базы Берицкому Герману Леонидовичу самые лучшие признания качества его работы. Отчего сам дядя был тоже доволен, предполагая, что он потрудился на славу, перевыполняя квартальный план по заготовке древесины. А тетя Шура, прибежав к маме, долго еще шепталась с ней, взволнованно обсуждая темперамент неутомимого Александра Петровича. Думаю, сам дядя Герман ни о чем таком, даже не подозревал. Он очень нежно любил свою младшую дочку, даже больше, чем старшую Машку – копию отца.

« Падал снег буланому, под ноги. С поля, дул холодный ветерок!» – запевает мама своим чистым проникновенным голосом. Мама замечательно поет. В семье часто вспоминают, что во время обучения в педагогическом училище, мама исполняла арию Лизы из оперы «Пиковая дама» на «бис». Ее голос звучит, как хрустальный колокольчик. « Ехал парень длинною дорогой, заглянул погреться в хуторок!» – тетя Шура подхватывает.

Затем вливаемся мы с Азалией, внеся некоторый разнобой. Петь я люблю, но слух у меня практически отсутствует. Потом слышится густой голос папы и дяди Славы. Вспомнив слова, подпевает тетя Нина. Хор ширится и песня объединяет нас в единый многогранный строй. Кто-то, фальшивит, кто-то запинается, кто-то путает слова… Не гладко, не правильно местами, даже коряво с музыкальной точки зрения…Все, как в жизни. Но, это – семейный хор.

Главное, я люблю свою неоднозначную и противоречивую семью. Она отдаленно не напоминает идеальную, в ней перемешана русская, цыганская, польская, корейская, башкирская кровь. В ней много эмоций, криков, разборок, конфликтов и скандалов. Это – моя семья. Другой я не знаю. Такие редкие моменты, когда мы все , временно забыв о ссорах и размолвках, собираемся на семейный праздник, наполняют меня ощущением счастья. В такие моменты, я чувствую, что являюсь маленькой частицей нашего огромного старого рода и мне не страшны никакие невзгоды. Я под мощной защитой этого корявого и щелистого семейного древа.

***

В пятницу забрала Антона пораньше. Из детского садика мы сразу свернули на главную дорогу и зашли в промтоварный магазин. Купила репродукцию Ивана Шишкина «На Севере диком ». Мне запала в душу эта картина. Одинокая заснеженная сосна стоит над обрывом. Вокруг суровая северная природа. Похожа на меня. Я – такая же. Я – это дикая заснеженная сосна, стремящаяся к своему одиночеству. Мне никто, кроме моего Антошки не нужен. Я – нелюдимая и холодная.

Той солнечной двадцатилетней девочки Полинки, с улыбкой встречающей каждого – давно нет. Те озорные зеленые огоньки в глазах, о которых мне толковали в студенческие годы мои однокурсники, давно погасли. Мой горький опыт первого брака со Стасом, выстудил во мне все тепло. Мне хорошо только вдвоем с сыном. В своей скорлупке, которую я сама утолщаю и уплотняю. Это путь к одиночеству? Может, быть. Но свое одиночество я берегу, как зеницу ока.

Хотя, женщину, имеющую сына, назвать одинокой уже нельзя. Мы – вдвоем. Скорее, мое любимое состояние можно назвать уединением. Умом я понимаю, что вырастить мальчика без мужского внимания – непросто. Но представить рядом с собой, чужого мужчину, который будет требовать от меня любви и заботы, отнимая это от Антошки, я не могу.