Дом моей мечты

– Ой, Таня! Что случилось? Не слышала тебя сто лет! – ответила я отчего – то, волнуясь. Татьяна, быстро начала говорить. Я, нащупав сиденье стула, тяжело опустилась на него. Что она говорит? Какая любовница? Какая Инна Осипенко?

– Давно хотела тебе позвонить и все рассказать! Удивляюсь, откуда в тебе столько терпения? Тебе, что фотографии прислать? Теперь-то, ты разведешься с Пашкой? Что ты молчишь? – спросила Таня. А я, не могла говорить. Просто, нажала на кнопку «сброс». Дышать стало тяжело, почти, невозможно.

Еле, добрела до диванчика, легла и закрыла глаза. Лежала до вечера, почти без движения. Не включала телевизор. В доме тихо. Кот Федот закричал, заставил подняться, налить ему молока. Неужели все, что сказала Таня – правда? Не может этого быть!

– Все может быть… и ты это знаешь… – тихо ответило подсознание.

***

Нестерпимо болело сердце. Я встала с кухонного диванчика, на котором последнее время сосредоточилось мое существование, накапала сердечных капель в рюмочку и развела их кипяченой водой. Выпив капли, я снова легла на диван. За окном завывал снежный вихрь, дребезжали металлические подоконники и скрипели сайдинговые пластинки, которыми, был отделан внешний фасад дома. Мороз достигал до сорока градусов, да еще сильный ветер усиливал действие мороза. Ощущение какой-то, тревоги, страха не покидало меня. В первый раз я оказалась одна в доме надолго.

Одна в квартире – это одно ощущение. Там, кругом – соседи. Наверху кричат расшалившиеся дети, в квартире слева – соседка отчитывает загулявшего мужа, а где-то, доносится вой дрели. И ты уже , вроде бы, не одна, ты вместе со всеми. А остаться одной, в доме – это совсем иное состояние. Вокруг одни заснеженные дачные домики, пустующие зимой. За забором кромешная тьма, а дом, как живой организм, все время, тихонько дышит, скрипит, ухает и гремит. Я объясняю себе, что это бревна с годами, деформируются, то высыхая, то вбирая в себя окружающую влагу. Их живая древесная сущность меняется в размере и составе каждую минуту и это порождает странные звуки, пугающие меня по ночам.

Обычно я просыпалась ночью от собачьего воя, крепче прижималась к теплому плечу спящего Павлика и засыпала дальше, вслушиваясь в шум дома или в рокот проходящих неподалеку поездов. Рядом с мужем мне не нужно было беспокоиться о внешнем мире, существующем вне дома. Следить за тем, что происходит вне дома входило в обязанности Павла. Наверное, в какой-то момент мне стало казаться это незыблемым правилом. Я не тревожилась об этом, внешнем мире. Мы уже несколько лет жили в этом пустынном месте. Я всегда мечтала о тихой загородной жизни. Наверное с самого детства.

***

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я жила у бабушки. Моя бабушка никогда не работала. Дед считал, что место женщины – в доме. Дедушка тоже вышел на пенсию и теперь ухаживал за коровой и овцами. Прошло много лет, а я помню все до минут. Это было сладостное время.

Я просыпалась от аромата свежевыпеченного хлеба. Вынутые из печи горбушки и калачи лежали на столе, укрытые льняными чистыми полотенцами. Теплую круглую горбушку, бабушка прижимала к груди и отрезала мне продолговатый пористый ломоть. В кружку наливала теплого парного молока. Это был самый вкусный завтрак на свете. В доме, было тепло, уютно, светло. В печке потрескивали березовые поленца. Кошка Игрунка лежала у печи на вязаном коврике. Бабушка сидела у стола, сложив руки на переднике. Настенные ходики мерно постукивали. Не хотелось покидать этот волшебный мир и выходить в темное студеное утро. Собираясь, в школу, я заявила бабушке: « Я, с удовольствием, пошла бы, на пенсию!». Бабушка рассмеялась, посчитав эти слова шуткой. Но это была правда.

Я родилась отчаянной домоседкой. Все время хотелось оставаться дома. Но жизнь в обществе требовала соблюдения определенных правил. Я должна была получить образование, потом работать, чтобы кормить себя и сына. Приходилось выходить из дома, иногда покидать его надолго. Работа в аптеке мне нравилась. Размеренный неторопливый темп аптечной жизни успокаивал меня.

Но правила жизни менялись. Менялась обстановка в стране. Аптечное дело приравняли к торговле. Государство решило, что специалист, закончивший медицинский институт, пять лет изучавший фармакологию и биохимию, ничем не отличается от специалиста, окончившего торговое училище. Что продавать утюги ничем не проще, чем продавать аспирин и парацетамол. Раньше мы отпускали лекарство, думая о здоровье больных, потом стали делать выручку, стараясь выполнить план.

Я никогда не хотела быть продавцом. Но пришлось. Сумасшедший рабочий ритм выматывал меня, не доставляя радости. Я каждый день шла на работу, чтобы быть такой, как все. Добросовестно выполняла свои обязанности , растила и учила своего сына. Одним словом, ничем не отличалась от миллионов своих ровесниц.