Дом малых теней

Из-за того, что большинство головок были прикрыты или полуприкрыты простынями и повернуты лицами к окну с закрытыми ставнями в дальнем конце комнаты, создавалось невольное впечатление, будто куклы подражают шалунам, притворяющимся спящими и тихо хихикающими в подушки. А еще комната напоминала морг, переполненный детскими трупиками, чьи лица были не очень тщательно прикрыты простынями.

Марионетка на ближайшей к ней кровати, насколько Кэтрин могла разглядеть по видимым из-под одеяла чертам, напоминала скорее животное, нежели человека. Затрепанная голова с густыми усами и открытым черным ртом, откуда торчали зубы цвета слоновой кости, смахивала на заячью.

Рядом с «зайцем» лежало существо в чепчике, похожее не то на видавшую виды лису, не то на поношенного барсука. Она с омерзением осознала, что марионетки, скорей всего, представляют собой еще одну разновидность мэйсоновской таксидермии и пошиты на основе останков животных.

Но более всего напрягала мысль, что Мэйсон соорудил для них кроватки и выделил отдельную комнату.

— Марионетки издревле играют роль посредников. Вы же знали, дорогуша? — выдала Эдит очередную порцию бреда, и Кэтрин очень захотелось, чтобы старуха умолкла.—Дядя говорил мне, что изначально они были сотворены народами древности как воплощения богов и духов… Может быть, даже ангелов, носителей сакрального знания. Кукловод передавал миру их волю. Он был священником, шаманом, мудрецом. Его труппа — это вестники иного мира. Вот почему всякий раз, когда на сцене вспыхивает свет и появляются они, в театре возникает особое напряжение. Мы не хотим признавать этого. Мы трепещем втайне. Ни одно из исполнительских искусств не сравнится с этой драмой. Согласны, дорогая моя?

Эдит повернула тощую голову, глаза ее излучали восторг, особенно неприятный для Кэтрин здесь, рядом с кроватками.

— Чем объяснить сокрытую в них жизнь? Вот каким вопросом вы бы задались, увидев представление дядиной труппы. Кто же режиссер? Кто ведет актеров? В итоге ни мой бедный дядя, ни мать так и не нашли ответа.

Ясен пень, что не нашли, подумала Кэтрин, да и тебе не дано.

— Можете смеяться над словами старухи, но все ваше неверие есть неверие слепого, бесчувственного мира, утратившего связь с незримым, неспособного принять волшебство и таинство. Большая часть этого дара была утрачена еще до дядиных времен. Но он обрел его, обрел заново в мире, настроенном на уничтожение этой невинности, этого чуда. Обрел, оживил и сохранил. Он сделал неведомое ведомым, незримое — зримым. Нет искусства более высокого! И вы должны вновь научиться детской доверчивости и открытости ребенка, или все это скроется от вас навсегда.

Взгляд Кэтрин метался от затылка грубо вытесанной головы, милосердно скрытой вздыбившейся подушкой, к чему-то, похожему на лохматый черный парик, распластавшийся по наволочке, словно паук-птицеед.

В дальнем от Кэтрин углу она увидела нечто, напоминавшее морду собачьего чучела, а рядом — и от этого у нее живот свело — голубенький, чуть запачканный оборчатый чепчик, из-под которого выбивались роскошные каштановые кудри. Казалось, что под клетчатым пледом спит живая девочка. И было в ней что-то до жути знакомое.

В том немногом, что она увидела, не было никакой невинности и никакого волшебства. Эта марионеточная труппа служила зримым проявлением безумия ее создателя — безумия, порожденного войной, утратами, жизнью в изоляции.

У подножия каждой кровати стояла пара крошечных башмачков или тапочек. Под закрытыми алыми шторами располагался большой кожаный сундук с рядами заклепок на гранях и стыках. Кэтрин не сомневалась, что перед ней тот самый сундук, который она видела в гостевом доме в Грин-Уиллоу. Если бы свет был лучше, при ближайшем рассмотрении она определенно увидела бы под железным замком нанесенные по трафарету инициалы М. Г. М.

— Позвольте их вам представить.

Ой, вот только вот этого не надо…

— Итак, вот это — Сумасбродка Молли-Крошка. Рядом с ней Увалень Джон. Вон там — Гнида, Рифмоплет, Плут Пиликала и Несносный Трепач. В дядиных спектаклях эта четверка всегда играла злодеев. По другую сторону — Клуша Гризель, Честная Искусительница и Прелестная Розамунда. А под дальним окном — Профессор Никто. Когда-то их было двенадцать, но бедняжки Джек Пудинг и Попелотта Пьянь давным-давно потерялись, да так и не нашлись.— Эдит понизила голос до чуть слышного шепота.— Для такой сплоченной труппы то была страшная трагедия. Мне не следовало бы даже произносить здесь их имена. Остальным это не понравится. Что ж, не будем больше тревожить их покой.

— Не будем,— выдавила из себя Кэтрин.

— Свет. Быстро!

Эдит не успела договорить, как рука Кэтрин уже была на выключателе.

— Вывезите меня. Мы и так успели им досадить.