Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного

Геббельс участвовал в последнем гротескном действии «третьего рейха», он единственный из всех нацистских боссов присоединился к Гитлеру, прощальное подтверждение верности фюреру было скреплено печатью убийства. Умертвив членов своей семьи, Геб­бельс покончил с собой. Секрет властного воздействия мифа за­ключался в сочетании искренней веры народа с изощренной обра­боткой общественного мнения. Никто не относился к «мифу Гитлера» с такой серьезностью, как сам Гитлер, равно озабоченный и тем, как миф внедряется в сознание народа, и тем, какова была реакция народа на распространяемую легенду. Прежде чем принять какое-либо решение, он тщательно оценивал, как оно могло повлиять на общественное мнение, как могло отразиться на образе «фюрера». Пока чувство особого предначертания, составляющее сердцевину гитлеровского «мифа» («С уверенностью лунатика я иду путем, ко­торый указует Провидение») уравновешивалось «ледяной холодно­стью» расчетов политика-прагматика, оно было для него источни­ком неиссякаемой силы. Но успех оказался фатальным для Гитлера. Когда у его ног оказалась половина Европы, мания величия овла­дела фюрером, он уверился в собственной непогрешимости. Вместо того чтобы воспользоваться существующим мифом, он стал ждать от сотворенного образа самопроизвольных чудес, в результате та­лант Гитлера потускнел, его стала подводить интуиция.

В отличие от Гитлера, Сталин намеренно избегал прямого кон­такта с народом. Его преследовал страх перед покушением, в толпе он чувствовал себя неуютно, ему не хватало умения Гитлера завла­деть массовой аудиторией, он знал, что, чем меньше его видят те, кем он правил, тем легче внушить свой образ — человека недости­жимого и всевидящего.

7. Время возникновения мифа. Миф Гитлера зародился на ран­нем этапе его карьеры, когда ему было тридцать с небольшим и спонтанно возник в среде его соратников по партии еще до того, как это осознал сам Гитлер, в то время крайне далекий от рычагов государственной власти.

Применительно к Сталину о первом появлении его культа можно говорить с 1929 года (оно было сопряжено с его пятидесяти­летним юбилеем), однако постоянной чертой общественной жизни России этот культ становится лишь во второй половине 1933 года. Первые проявления культа Сталина относятся к октябрю 1929 года и отмечены всеми признаками инициативы, исходившей из офици­альных источников. В газетах появились статьи под заголовками примерно такого рода: «Под мудрым руководством нашего великого и гениального вождя и учителя Сталина»; на страницах официаль­ной биографии, которая подчеркивала тождественность Ленина и Сталина как ведущих фигур в мировом революционном движении, титул «вождь» употреблялся только применительно к имени Стали­на: «Все эти годы после смерти Ленина Сталин, являвшийся самым выдающимся из продолжателей дела Ленина, его самым верным учеником, вдохновителем важнейших мероприятий партии в борьбе за построение социалистического общества — стал всеми признан­ным Вождем партии и Коминтерна».

8. Способ создания мифа. Сталин всячески подчеркивал свою связь с Лениным; имело место как бы ретроспективное «рукополо­жение», установление апостольской преемственности — традиция через Ленина восходящая к Марксу и Энгельсу. Гитлер не нуждался в подобном «рукоположении».

С конца 1933 года был разработан целый ритуал партийного «обожествления» Сталина. Художники, скульпторы, музыканты, поэты и журналисты были призваны к высокому служению; чека­нились медали, рисовались портреты. Подобно бюстам Августа — обязательной принадлежностью каждого города Римской империи, портреты Сталина были распространены повсеместно. Вскоре на территории СССР не осталось ни одной школы, учреждения, фаб­рики, шахты или колхоза, стены которых не были бы украшены портретами Сталина, не было ни одной организации, которая удержалась бы от восторженных приветствий «нашему любимому вождю» по случаю каких-либо праздников. В создании культа Ста­лина участвовало и партийное руководство. На ленинградской пар­тийной конференции, проходившей накануне «съезда победителей», собравшегося в январе 1934 года, не кто иной, как Киров, заявил: «Личность такого масштаба, как Сталин — трудно постижима. За прошедшие годы не было никого, кто так отдавал бы себя всего работе, нет ни одного большого начинания, ни одного призыва, ни одной директивы в нашей политике, автором которой не был бы товарищ Сталин». В этом же месяце в «Правде» был опубликован поэтический опус со знаменательным двустишием:

Теперь, когда мы говорим Ленин,
Мы подразумеваем Сталин.