— Мистер Бойд! — простонал он.— Уверяю вас, я сказал вам святую правду!
— Беда в том,— бормотал я, как бы размышляя вслух,— что я не знаю, должен ли я верить словам человека, одержимого сексуальным недугом.
Когда я выходил из гостиной, он завалился на спинку стула, вновь вытирая глаза. По какой-то странной ассоциации он напомнил мне невесту, брошенную на ступеньках церкви.
В тот раз, когда я навещал ее, было чуть меньше половины девятого, так что сейчас мне пришлось поболтаться около ее дома минут десять, прежде чем войти.
У меня возникла мысль, может быть, совершенно ненормальная: привычка была второй натурой Урсулы Озен — так ведь часто бывает у молодых девушек.
Итак, мои часы показывали чуть меньше половины девятого, когда я нажал кнопку звонка на ее двери. Нажал и быстро отошел на три шага назад'. Мне показалось, прошло много времени, прежде чем дверь, удерживаемая цепочкой, слегка приоткрылась и большие фиолетовые глаза, близоруко щурясь, стали всматриваться в образовавшуюся, щель.
— Кто это?
Как и в тот раз, голос ее был низким и вибрирующим.
— Чарли! — ответил я простуженным баритоном.
— Дорогой! — Ее лицо прояснилось.— Ты должен был бы позвонить, прежде чем прийти ко мне. Я только что из душа.
Действительно, привычка была ее второй натурой. И купальный халатик на ней был тот же, что и в прошлый раз. Она широко открыла дверь, но я не торопился входить в квартиру, ожидая, пока она повернется ко мне спиной. Я предусмотрительно держался на расстоянии трех шагов от нее. Она ударилась бедром о низкий столик и вскрикнула от боли. Через секунду, сложившись, как перочинный нож, пополам, Урсула стала шарить по подносу на столике в поисках очков. Узкий халатик сильно обтянул ее аппетитные округлости. Расстояние до них было невелико, а искушение, наоборот, слишком большим: я слегка шлепнул по ним, и она издала радостный вопль:
— Ну что ты, Чарли! Ведь ты же еще даже не поцеловал меня!
Урсула выпрямилась и повернулась ко мне — с очка-
и в руке и с прелестной улыбкой на лице, совершенно для нее невероятной. Потом она надела свои очки с толстыми стеклами, и лицо ее совершенно изменилось.
— Мистер... Бойд?!
— Если вас это не устраивает, почему бы вам еще раз не снять очки и не броситься со мной в постель? — предложил я ей.— Вы даже можете называть меня Чарли, если вам это больше нравится.
В ужасе она откинулась назад и стремительно налетела на низенький столик. Некоторое время она бешено молотила руками по воздуху, потом, опрокинув столик, завалилась назад и очутилась на полу. Ноги ее взлетели вверх, судорожно брыкаясь. В результате всех этих манипуляций купальный халатик совершенно распахнулся, и в течение нескольких секунд — увы, слишком коротких! — я с интересом наблюдал этот необычный эротический спектакль. Наконец, ей удалось перевернуться на живот и встать. С гневным рыданием она бросилась к кушетке, упала на нее и спрятала лицо в подушках. Плечи ее конвульсивно вздрагивали, и я решил, что это надолго. Я сел в первое попавшееся кресло и закурил. За го время, пока я выкурил сигарету и раздавил окурок в пепельнице, плечи ее уже ни разу не шевельнулись, и только тяжелое дыхание свидетельствовало о том, что она еще жива.
— Вы меня интригуете, Урсула,— проговорил я кротким голосом.— Эти красивые фиолетовые глаза, эту исходящую от вас женственность я видел еще вчера вечером, в нашу первую встречу. Ваш голос был немного хриплым, немного вибрирующим, полным тысячи обещаний, конечно, невысказанных. И все это до того момента, пока я не представился вам. Тогда вы быстро изменили свой облик, и это заставило меня задуматься. У вас был такой вид, будто вы ожидали прихода совершенно другого человека. Когда вы появились спустя несколько минут уже совершенно одетая, я даже не понял, эта ли девушка только что была здесь. Я вспомнил, как вы натыкались на предметы, когда бежали через гостиную. Значит, вы ждали какого-то определенного человека, который должен был позвонить в вашу дверь? Кого-то нужного и важного, кому вы хотели показать ваши чудесные фиолетовые глаза без очков, рискуя сломать себе шею?
Урсула медленно выпрямилась, села, сняла очки и стала вытирать глаза носовым платком. Потом снова надела очки и посмотрела на меня с видом глубокого уныния.
— Неприятно, когда два человека придумывают одну историю и рассказывают ее совершенно одинаково, даже одними и теми же словами,— продолжал я.— Сегодня я видел Фремонта. Если бы я закрыл глаза,- мне показалось бы, что я слышу вас, за исключением, конечно, голоса. Слова были почти такие же, Он даже; посоветовал мне поговорить с вами. Ведь вы можете рассказать мне о тех сценах, что происходили в кабинете Максин Лорд, про ее гнусную привычку находить у людей их слабые стороны, и все остальное. Драма Фремонта в том, что он слишком много приписывает себе. Когда люди сговариваются, они должны соблюдать первое условие: им нужно понимать, что существуют моменты, когда лучше не выкладывать всего.
— Не понимаю, о чем выговорите,— прошептала она.