Дом Кёко

С марта по май проценты постоянно прибавлялись. После марта неуплаченные проценты, как заём, добавлялись к начальному займу. Поэтому в следующем месяце к миллиону девяноста тысячам иен присоединились проценты в девяносто восемь тысяч сто иен. Ещё через месяц к сумме, которая теперь составляла миллион сто восемьдесят восемь тысяч сто иен, добавятся проценты в сто шесть тысяч девятьсот двадцать девять иен. Таким образом, в следующем месяце по истечении срока займа мать должна будет выплатить полтора миллиона иен. Это в два раза больше, чем семьсот семьдесят тысяч иен, которые она занимала.

— Но ведь до сих пор не было никаких напоминаний, — резонно заметила мать.

Однако Акита сказала, что это ясно прописано в договоре, поэтому, даже если об оплате процентов не напоминают, их надо платить. Мать была загнана в угол.

— Нам нужно отвлечься, — внезапно произнесла мать, закончив рассказ.

Осаму это поразило. Она не собиралась ничего делать, решать проблему. Достаточно признания того факта, что они — мать и сын — припёрты к стенке. Этим всё сказано.

Осаму слушал рассказ матери, но придумать хоть какой-нибудь план у него не получилось, поэтому, когда она договорила, он слегка повеселел.

Часть сумеречного неба первых дней лета вдруг прояснилась — включили ночное освещение в парке развлечений. Вскоре ветер донёс крики, напоминавшие шум прибоя.

— Хорошо им, они не мучаются.

— Дурачок. Не бывает, чтобы в такой толпе никто не страдал.

Осаму мечтал об огромном театре под открытым небом, окутанном сумерками первых летних дней. Эти выкрики — овации к реальной трагедии: на глазах у десяти тысяч зрителей актёр в развевающейся от ночного ветра одежде играет в пьесе, где один из персонажей — инкуб. И когда тьму пронзает луч света, происходит настоящее убийство, течёт настоящая кровь. Если смотреть на это с верхних рядов стадиона, то расползающееся вокруг упавшего человека кровавое пятно выглядит пролитыми на ковёр чернилами.

В таком театре каждый вечер случается кровопролитие, происходят драмы, соперничество в любви, бурные страсти. Да, любая грубая страсть выше ваших заумных лиц — там должны изливаться подлинная страсть, подлинная ненависть, настоящие слёзы, настоящая кровь.

В памяти Осаму всплыли слова из роли, сыгранной в прошлом году Тодой Орико. Он воображал, что между криками, которые по воле ветра то приближались, то удалялись, и светом, подобно огромной луне озарившим край неба, стоит ещё один Осаму. Тысячи свидетелей наблюдают за тем, как он совершает решительный поступок. Яркий поступок, свидетельство его бытия. Последний поступок, что положит начало его существованию. Тому существованию, которое всю эту многотысячную толпу заставляют отрицать. Например, ребяческий, жутко бессмысленный поступок: перенестись на арену, где выступает тореадор, и стать убитым быком. Когда Осаму этого достигнет? Если он сможет совершить такое, потребность в вожделенной «роли» отпадёт. Ведь он перепрыгнет через неё.

Это и было для Осаму «отвлечением» — время, проведённое в бесполезных праздных размышлениях. Поэтому ненадолго он забыл о несчастьях матери.

— Ты сказал, что снял комнату, чтобы одному учить роли. Но ведь до сих пор тебе было нечего учить. — Мать протянула руку к разбросанным в беспорядке пьесам.

Наводить порядок у Осаму не было сил.

— Хочешь сказать, что я не смогу за неё платить?

— Думаю, да.

— Марико даст. Марико.

— Вот как? В таком случае ищи женщину, которая будет кормить и мать.

*

Со следующего дня в «Акацию» повадились молодые бандиты. Когда к напоминаниям о процентах примешивались угрозы, мать давала немного денег и требовала чек. Но парни, которые из-за снижения доходов в залах игровых автоматов теряли процент от продажи билетов, запугивали всё наглее: с полученных денег брали один процент на оплату машины, и сумма в неохотно выписанном чеке составляла девяносто процентов от внесённой. Мать собрала все чеки и отправилась к президенту узнать, почему они так поступают. Просила, чтобы проценты можно было выплачивать напрямую ей и чтобы напоминания прекратились. Но президент рассмеялась и не пошла навстречу.

Теперь то и дело приходили грубые, громогласные люди, и в «Акации» становилось всё меньше посетителей. Франт Осаму больше не приводил приятелей по гимнастическому залу. Мать день за днём просто изнуряли.

Как-то ночью Марико заявила, что им нужно расстаться. Осаму потрясённо смотрел на неё и старался проявить хладнокровие самовлюблённого мужчины, но даже усилием воли не сумел сохранить спокойствие. Марико сидела с каменным лицом, ничего не объясняла и не собиралась говорить о причине разрыва. Поэтому Осаму, сломавшись, вынужден был задавать вопросы. Оказалось, что легкомысленная Марико ещё раньше влюбилась в Судо, игравшего первых любовников, и не может растрачивать силы на двоих.