Дом Кёко

— Фрэнк?

— Да, Фрэнк. С ним вы уже поговорили?

— На следующий день прижал, задал ему жару. Он так благодарил, что я не открыл его тайну жене, прямо плакал от радости. Странная психология. Я ему пригрозил: протянешь ещё раз руки к моей жене, всё про тебя расскажу. Он согласился бы, чтобы ему отрезали руки.

— Ещё хочу спросить, как вы узнали его тайну?

— Как только мы приехали в Нью-Йорк, Джимми по работе бывал у нас на фирме, сблизился со мной. Как-то вечером мы вместе выпивали, он выложил мне всё про себя и Фрэнка, пытался и за мной ухаживать. Я, естественно, ухаживания отклонил, тогда он предложил быть друзьями, даже квартиру нам сдал.

— Да вы просто олицетворение красивого, мужественного восточного мужчины. Геи лучше женщин чувствуют сексуальную привлекательность мужчин. Женщинам следует у них учиться. Корысть и неразумный нарциссизм делают женщин невосприимчивыми к мужской привлекательности. И из-за своей слепоты они многое теряют.

В девять вечера Сэйитиро и мадам Ямакава прибыли на такси в гостиницу. Вокруг было тихо, тянулись зимние аллеи Риверсайд-парка на Гудзоне. В тесном вестибюле из бара на углу слышался женский хохот и визг, словно кого-то щекотали.

Пока они ждали лифта, женский смех не смолкал. В остальном было тихо. Полный мужчина средних лет, скорей всего итальянец, сосредоточенно листал бухгалтерскую книгу за столом неподалёку от стойки регистрации. Судя по индикатору, с двенадцатого этажа лифт медленно спустился до седьмого, тут же, будто передумав, опять пошёл наверх и остановился на девятом.

Наконец приехал лифтёр. Нажимая им кнопку пальцем в белой перчатке, он подмигнул и выдал:

— Сегодня вечером даже лифт напился.

В свете с низкого потолка лифта мадам Ямакава выглядела весьма импозантно: приспущенное с плеч пальто из серебристой норки, светло-лиловое атласное платье и такая же шляпка. Она умела одеваться, делала частью образа даже седые волосы. И сейчас не выглядела гостьей на сомнительной вечеринке, её лицо было торжественным и чопорным, словно она отправлялась на церемонию спуска на воду нового корабля.

Они вышли на девятом этаже, миновали коридор, упёрлись в дверь, позвонили, и их почтительно встретил темнокожий официант в пиджаке и белом галстуке. В уши ударила громкая латиноамериканская музыка с пластинки, щёки обдало необычайным жаром.

Внутри царил полумрак, другими словами, ничего толком не разглядеть. Появился Ромеро, лично поприветствовал Сэйитиро, ведь тот впервые посетил их мероприятие. Типичный кубинец с усиками, толстый, большие глаза, приветливые и смешливые, — глаза латиноамериканца, зрачки которых закатывались вверх, когда он приукрашивал свои слова. Абсолютно пустые зрачки. На волосатых пальцах — кольца с бриллиантами, двубортный пиджак с подложенными, как принято у них, плечами.

По просьбе мадам Ямакавы Ромеро представил её гостям как Ханако, Сэйитиро — как Таро. Имена, впрочем, были не важны.

— Ничего не скажешь, просто средоточие напыщенности.

— Сейчас — точно. Вот, смотрите. Тот мужчина любит всё делать у всех на виду, а сейчас собирается раздеть какую-нибудь тощую женщину. Других он не признаёт. А тому юноше нравятся только дамы за пятьдесят. Теперь вот та толстая пожилая мадам, она пришла с банкиром из Бразилии. Смотрите. Смотрите. Самодовольная публика, просто дикие твари.

— Вы тоже?

— Я ужасно люблю смотреть на забавных людей. Для того и прихожу сюда.

*

Сэйитиро сразу приглянулась мулатка с Кубы. У неё была шоколадная кожа, плохой английский, она сказала, что в Гаване танцует ча-ча-ча в телевизионном шоу. Кожа её матово блестела, как ценное тропическое дерево, сверкала под лучами света, словно припудренная золотым порошком, гладкая, без пятен. На ней, более упругой, чем у белых людей, рассыпались маленькие оспинки, но казалось, что на дне их прячется энергия солнца. Лаково-чёрные длинные волосы, типичное испанское лицо, даже в тени белки глаз порой ярко вспыхивали. Женщина ужасно много пила.

Мадам Ямакава настойчиво беседовала с красивым нервным юношей, про которого сказала, что ему нравятся дамы за пятьдесят. Непонятно, насколько он притворялся, но юноша держался робко, скромно и встречал улыбкой каждое слово собеседницы. Скрестив ноги, он иногда в шутку проводил своими золотистыми, собранными в тяжёлый хвост волосами по груди мадам и смеялся. Когда глаза мадам и Сэйитиро встретились, на её губах промелькнула явно дружеская улыбка. Каждый раз, ловя такую улыбку, Сэйитиро успокаивался: «Я в доме Кёко».

Богатая француженка в очках рассказывала о купленной недавно коллекции эротической литературы. Среди книг были «Цветы чресл» виконтессы Сен-Люк, «Новые увеселения на острове Кифера» тысяча восемьсот девяностого года издания. И классика французской эротической литературы — «Дерзости монахини Агнесс». Она с учёным видом и тоном исследователя рассуждала об этих книгах. Потом Сэйитиро узнал от мадам Ямакавы, что, по слухам, эта дама лесбиянка.