Кровоточащая рана в сердце заполнилась страстным желанием спасти Белинду. Она погибла по вине импульсивной Эмили и не заслужила такой смерти.
Глаза Белинды широко раскрылись, стоило коснуться ее рук, а на щеках расцвел нежный румянец. В полумраке она больше не казалась грубой и злой. Теперь уголь не пачкал руки. Нет. Он рисовал прекрасные картины, от которых замирало сердце.
– Хорошо, я согласна, – кивнула она.
За окном стал заниматься рассвет. Лимонного цвета полосой засиял на горизонте, рассеивая серую тьму.
– Тогда уходим этой ночью. Она может наступить быстрее, чем мы думаем. Пока есть время, тебе стоит попрощаться с семьей. Не всем выдается такая возможность.
Я попытался улыбкой приободрить Белинду, но она испуганная и дрожащая молча выскользнула из моей крохотной спальни. Я понимаю. Ей нужно время, чтобы прийти в себя. А мне нужно продолжать рисовать, а потом… тоже… попрощаться…
День начался обычно. Вся семья собралась в гостиной и до трех пополудни я рисовал их портрет, который был почти закончен. В три часа дня миссис Харрис, тяжело опираясь на плечи дочерей, встала и ее копна волос качнулась следом.
– Я устала, – провозгласила она и выплыла из комнаты.
Муж покорно последовал за женой. После смерти ничего не изменилось. Глава семьи Харрис продолжал заглядывать в рот жене, которая упорно искала для стареющих дочек блестящую партию. Я брезгливо поморщился. Сейчас как никогда жалел, что тогда в пылу душевной боли согласился на сделку со Смертью. Наши взгляды с Белиндой пересеклись, и под ложечкой засосало. Совесть проснулась некстати.
Вскоре встала Эмили, но когда Белинда не последовала за ней, она остановилась и недоуменно посмотрела на сестру:
– Ты идёшь?
– Я еще посижу, – уклончиво ответила Белинда.
Лицо Эмили тут же разгладилось, и она развернулась, чтобы выйти.
– Постой!
Я отложил кисть с палитрой, к тому же картина уже была готова, и на дрожащих ногах подошел к Эмили. За окном уже темнело, пришла пора сказать последнее «прощай». Сердце болезненно защемило, когда кобальтовые глаза Эмили с интересом взглянули на меня.
– Я закончил работу и сегодня ухожу. Поэтому хотел попрощаться, Эмили. И хотел сказать, что не знал никого прекраснее, чем ты. Твоя улыбка, словно блики лунного света на озерной глади. Твои глаза, как яркие алмазы, искрящиеся на солнце. И ты сама – ангел…
Теперь последняя фраза не была метафорой.
С каждым моим словом улыбка на лице Эмили становилась все шире и шире, и я позабыл, что изначально все в этом доме ходили с каменными лицами, словно забыли, как это улыбаться.
– Ах, Эдвард, как ты чудесно говоришь! – восхитилась Эмили.
Я обескураженно открыл рот. Белинда вздрогнула.
– Ты помнишь меня?! – недоверчиво уточнил я.
– Конечно, – она фыркнула. – Тебя не было всего неделю, а ты такие глупости спрашиваешь.
– О, Боже, о, Боже! – зашептал я. – Я знал, что ты любишь меня, знал, а Белинда…
Я перевел взгляд на посеревшую Белинду и сощурился:
– Ты специально солгала мне! Хотела занять место Эмили и вернуться к жизни вместо нее. Это очень подло!
Белинда вскочила на ноги и выбежала из гостиной, даже не захлопнув за собой дверь. Та грустно заскрипела петлями ей вслед.
– О, Господи, что между вами произошло? – Эмили прижала ладони к щекам. – Мне следует ревновать?
– Ревновать? Нет-нет, – я нежно прикоснулся к руке Эмили. Теперь я могу это сделать. – Не забивай себе голову.
– Просто Белинда тоже влюблена в тебя. А буквально накануне мы с ней так сильно повздорили, что я чудом не спалила дом, – она засмеялась, но от ее смеха мне стало страшно.
– Влюблена? – словно обухом по голове огретый, повторил я.
– Увы… Она призналась мне, – Эмили заговорила низким голосом, неумело передразнивая сестру: –
У меня перехватило дыхание. Комплименты? Эмили интересовало лишь мое восхищение ее красотой? И вспомнила она меня лишь тогда, когда я снова стал ею восторгаться. Меня замутило…