«Что? Что такое?»
— Ты в курсе, что у женщин есть часть тела, которая называется «грудь»?
Золотые кольца вокруг его зрачков становятся не толще обручальных колец, которые носят родители Сибиллы. Он пристально смотрит на моё лицо. Не ниже. Он либо не знаком с женской анатомией, либо у него очень хорошие манеры.
«И что насчет твоих… грудей?»
Он, должно быть, вдохнул насекомое или песчинку, потому что его голос звучит неожиданно хрипло.
Стоп. Он же говорит у меня в голове, точнее проникает в мысли — или как там он называет свою способность? Его слова воспроизводятся не голосовыми связками, ведь так? Может быть, ему просто неловко обсуждать женские части тела?
Я прижимаю грудь рукой, чтобы та не подпрыгивала. Теперь, когда я заметила, как она горит, я не могу сосредоточиться ни на чем другом.
— Те бандиты забрали мою сумку. Корсет был внутри неё.
Я хотела избавиться от него, но теперь, когда это случилось… Я вздыхаю и уже слышу, как суеверная Джиана напоминает мне о том, чтобы я не загадывала желания, если не хочу, чтобы они сбывались.
Неожиданно мне в голову приходит идея. Она не самая лучшая, но она может принести мне облегчение.
Когда я отпускаю поводья и расстегиваю рубашку, Морргот начинает опускаться, словно он забыл, как использовать крылья. Едва не врезавшись в навостренные уши Ропота, он превращается в дым, а потом взмывает вверх. Когда ему больше ничего не угрожает, он снова материализуется.
«Что ты делаешь?» — его голос звучит раздраженно, словно в той ошибке, которую он допустил во время полета, виновата я.
Я приподнимаю помятый подол рубашки и завязываю его узлом.
— Пытаюсь уменьшить трение.
Это решение не идеально, но оно помогает.
— Готово, — бормочу я и снова берусь за поводья.
«И что теперь?»
Синьор Ворчун, похоже, стал ещё более угрюмым. Это была длинная ночь, и она наконец-то заканчивается. И хотя вокруг нас мало что поменялось, всё-таки в джунглях стало тихо, чернота отступает, сереет, воскрешая контрасты, которые сгладила ночь.
— Не думаю, что смогу сойти за парня без корсета.
Взгляд Морргота падает на мой голый живот и останавливается на завязанной в узел рубашке. Он не может морщить нос, и всё-таки его отношение к моему внешнему виду ясно как день.
— Расслабься. Когда мы доедем до города, я развяжу рубашку.
Я срываю лепесток свисающей орхидеи жжено-оранжевого цвета, который напоминает мне о маминых волосах.
— Как думаешь, все уже знают о награде за мою голову?
«Думаю, что раз о ней прослышало горное племя, то да».
— Тогда нам надо поднажать. И сразу отправляться в поместье моей семьи.
«Нет. Не при свете дня, и не раньше, чем ты отдохнёшь».
Я поднимаю на него глаза.
— Если даже не принимать во внимание вознаграждение, ты веришь в то, что твой знакомый сельватинец не возьмёт меня в заложницы и не доставит к королю?
«Да».
— Почему?
«Поэтому что этот человек знает, что моё возвращение принесёт ему больше, чем сто золотых монет».
А. Ну, конечно. Бронвен, должно быть, пообещала ему ведро монет, если тот поможет будущей королеве избавить Люс от его настоящего правителя.
— А этот человек знает, — я указываю в его сторону, — о тебе?
«Знает».
— И многие о тебе знают?
«Обо мне? Да. О моём возвращении — нет. И нам надо, чтобы всё так и оставалось, либо цена за твою голову значительно возрастет».
Он бросает на меня многозначительный взгляд.
Он на полном серьёзе думает, что я собираюсь пройтись по улицам Сельвати и объявить, что планирую пробудить парочку смертоносных воронов из спячки? Когда он вернулся сюда пару десятилетий назад, он начал войну! Даже если люсинцы не любят своего монарха, они без сомнения предпочитают мир кровопролитию.
«Андреа Регио был готов провести с нами переговоры. Мы согласились разделить королевство, но тут вмешался его сын».
Я хмурюсь.
— Тогда почему вороны убили Андреа? Потому что он передумал?
«Мы не убивали сына Косты».
— Тогда кто это сделал?
«Андреа убил человек, который был его плотью и кровью. Его собственный сын».
ГЛАВА 55
Слова Морргота огорошили меня, погрузив в полнейшую тишину.