Дом яростных крыльев (ЛП)

Мы отправляемся в подземное чрево поместья и сворачиваем в какое-то крыло, где полно закрытых дверей. Фибус объясняет, что они ведут в покои его родителей и дедушек с бабушками. Его пра и пра-прадеды сделали Тареспагию своим постоянным местом жительства, так же как и большинство фейри старшего поколения, которые предпочитают тропический климат.

У меня осталась только одна прабабушка, остальные трое погибли во время Магнабеллум, либо, как в случае с матерью бабушки, сразу после неё. Оставшаяся в живых прабабушка, грозная Ксема Росси, живет в Тареспагии с моей тётей Домитиной. По словам бабушки, её язык такой же острый, как и её уши. Я никогда не встречала эту пожилую фейри, и после рассказов бабушки особенно не стремлюсь, но предполагаю, что, в конце концов, наши пути пересекутся, если только её сердце, которому уже восемьсот лет, не перестанет биться.

Фибус затягивает меня в овальную гостиную, выполненную в кремовых и белых тонах, с золотыми панелями на стенах, изображающими цветущие лозы. Она роскошна.

— Безвкусно, я знаю.

— Красиво.

— Мой прадед построил эту комнату после того, как побывал во дворце в комнате трофеев, она такая же чудовищно безвкусная.

— Я надеюсь, что мне доведётся увидеть эту чудовищную безвкусицу.

Он останавливается рядом с металлической панелью, его пальцы проходятся вверх по стеблю растения, затем вниз, и снова вверх и вниз.

— Для чего ты щупаешь стену?

— Я отпираю подземелье.

Мои брови приподнимаются.

— Лаская барельеф?

Он усмехается, но затем его смех прерывает щелчок замка и стонущий звук металла скользящего вдоль дерева.

Он надавливает пальцами на панель, и она открывается вовнутрь.

Я моргаю, а потом ещё раз. Солнечный свет просачивается, точно капли дождя, сквозь деревянный стеллаж высотой в два этажа, едва освещая помещение, но оно всё равно пылает. Ряды полок заставлены сверкающими золотыми безделушками, подносами с драгоценными камнями, мраморными бюстами, изображающими миловидных фейри, отполированными до зеркального блеска, книгами в кожаных переплетах с позолоченными корешками и оружием, инкрустированным изумрудами. На стене висят длинные копья с эбонитовыми наконечниками, а также странные кинжалы с чёрными лезвиями, которые я никогда не видала в Люсе.

Похоже, они декоративные. Так же как и эта птица серебристого цвета, чьи крылья пронзают два чёрных шипа — какое страшное произведение искусства.

Когда Фибус ставит сумку в дверной проем, чтобы та не закрылась, запечатав нас внутри, по моей спине пробегает холодок. Я бы назвала это чувством благоговения, если бы моя кожа не натянулась, а лёгкие не начало покалывать.

Страх.

Я нахожусь в подземелье, полном богатств, но чувствую себя так, словно попала в склеп, заполненный костями.

ГЛАВА 21

Я обвожу помещение взглядом в поисках источника своего дискомфорта. Распластанная птица выглядит ужасно, но дело точно не в ней. Какое-то нервирующее, жуткое гудение волнует мою кровь и сводит желудок.

— В этом подвале кто-то умер?

А, может быть, здесь кто-то живет? Например, привидение. Я обвожу взглядом каждый мрачный угол в поисках шевеления.

Фибус выпрямляется, внимательно осматривает моё лицо, и уголок его губ приподнимается.

— Пока нет, но ты выглядишь пугающе бледной, Фэллон. Больно смотреть на всё это богатство?

Мой взгляд возвращается к птице и чёрным шипам, которые торчат из её металлической груди…

Санто Калдрон! Неужели это… это одна из?..

Я крепко хватаюсь за руку Фибуса для поддержки.

— Ты пытаешь оторвать мне конечность? Она, конечно же, отрастёт, но я к ней очень привязан.

— Золото. Аколти.

Моя голова кружится так сильно, что ещё немного, и она открутится от моего тела.

Я не осознаю, что повторила мамины слова вслух, пока Фибус не щёлкает языком.

— Да. Много золота. Я предупреждал тебя. Ты же не собираешься упасть в обморок? Ты определённо выглядишь нездор'oво.

Бронвен наблюдает за тобой.

Найди пять железных воронов.

О, Боги, о, боги, о, боги. Мама отправила меня к Фибусу не за деньгами, а за вороном. Она знала! Как? Неужели Бронвен нашептала ей это на ухо? Невозможно. Бронвен призналась в том, что знает о местоположении только одного ворона.

Я не осознаю, что уже отпустила руку Фибуса, прошла вглубь помещения и теперь стою под птицей, полностью сделанной из металла.

— А-а. Так вот что вывело тебя из равновесия.

Он придвигается поближе ко мне.

— При создании этой безвкусной статуи ни одно животное не пострадало, Капелька.

Мурашки бегут по моей коже, когда я замечаю яркий блеск в лимонно-желтых птичьих глазах.

— Почти как живая, да? — Фибус переводит взгляд на распушённый хвост птицы.

Я задерживаю дыхание. Я даже не знаю, почему. Ведь статуи не могут ни каркать, ни кусаться.

— Более чем, — бормочу я, пораженная сходством, которого удалось добиться художнику.

Кажется, будто живую птицу мумифицировали в железе. При одной мысли об этом комок подступает к моему горлу.

— Как думаешь, какую птицу она изображает?